Начиная свою лекцию в Красноярске на тему польской и русской идентичности, я спросил сидевшую с краю студентку: «Вы русская или россиянка?» Она растерялась, не понимая, чего хочет от нее этот поляк. Радом с ней сидел профессор-лингвист, мой российский коллега, так что я задал тот же самый вопрос ему. «Конечно, россиянин», - ответил, смеясь, он. Ведь он - «чистокровный» кореец.
Если по-русски мой вопрос еще имеет какой-то смысл, по-польски он звучал бы бессмысленно. Название моей книги «Polskie i rosyjskie problemy z rosyjskością» (Лодзь, 2009) тоже разумнее звучит на русском: «Польские и российские проблемы с русскостью». Польский язык не дает нам лексических возможностей для различения «русскости» и «российскости» (в польском языке используется единственный корень: «rosjanin», «rosyjski», – прим. пер.). Поэтому польским студентам на первой лекции я обычно задаю другой «провокационный» вопрос: «Чеченец - это русский?» Я получаю всегда один и тот же ответ: «Разумеется, нет». Тогда я задаю следующий вопрос: «А Сталин?» «А Берия? А Дзержинский?» Здесь быстрых ответов уже не бывает, т.к. студенты обычно понятия не имеют, кем были Берия и Дзержинский, а со Сталиным они не уверены, какой он был национальности. Точно так же я обычно не получаю ответа на вопрос, как наша конституция определяет категорию «польскости». «Мы, народ польский…и что дальше?», - спрашиваю я и очень редко слышу «все граждане Польской республики». Когда мы уже выясняем, что согласно конституции каждый гражданин нашего государства в независимости от этнического происхождения является поляком, мы приходим к выводу, что чеченец, имеющий гражданство Российской Федерации, по крайней мере по закону является россиянином (не русским, а именно россиянином).
У поляков, скорее, нет проблем с идентичностью. «Кто ты будешь? - Поляк смелый. Какой знак твой? - Орел белый…» Даже в коммунистические времена «польскость» не пропадала из нашего сознания, не были изменены название государства (не считая небольшого дополнения «народная»), гимн, флаг, герб (не считая изъятия короны). Россияне не могут сказать того же о своей геральдике. Когда большевики пришли к власти, они выбросили на свалку истории категорию «этнического» народа со всеми его атрибутами, как буржуазный пережиток, и когда они двинулись на Польшу, Маяковский написал на их знаменах: «Мы воюем с панским родом, а не с польским трудовым народом». Ведь во имя всеобщего счастья пролетарии всех стран должны были объединиться в такой реальности, где не было бы границ и народов. Со временем, после краха идеи мировой революции, Сталин решил создать нового (советского человека) и новый (советский) «всеобщий народ» по крайней мере в одной стране.
Читайте также: СМИ Латвии - Живучий Сталинизм, или Литве грозит национальная катастрофа
Две стратегии памяти
Когда сравниваются немецкий и советский тоталитаризм, на первый план обычно выходят преступления обоих режимов, но при этом мало говорится об идеях, во имя которых совершались эти преступления. А разница существенна. Если немцы бросились в бой за «жизненное пространство» (Lebensraum) для себя, как расы господ, то «советские люди» боролись за как бы всеобщие «свободу, равенство и братство» (другое дело, что вместо свободы, равенства и братства, как предвидел Достоевский, они добились всеобщего рабства и принесли его другим народам). Из этого отличия следует разное отношение к расчетам с нацизмом в Германии и с коммунизмом в России. Немцы проиграли войну и были принуждены к денацификации, и лишь вслед за ней появились первое осмысление вины за совершенные преступления, которое пошло настолько далеко, что писать в Германии о «немецком народе» стало неприлично. Ценностью стал гражданин, а не народ. В России «советский народ» (в действительности, в основном русский) победил немцев. Во время войны Сталин неслучайно взывал к русским патриотическим чувствам: перестал подвергать репрессиям церковь, русифицировал обмундирование армии, учредил награды имени русских героев - Александра Невского, Михаила Кутузова, Александра Суворова, и даже вернул старые названия некоторым улицам и площадям в осажденном Ленинграде. После войны все вернулось на свои места, и хотя в соответствии со знаменитым тостом Сталина 24 июня 1945 года русский народ стал «первым среди равных» в советском «сообществе», с «русскостью» было лучше не высовываться: ценностью был коммунизм и «советскость» (как позже в популярной песне: «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский Союз»), а не этнический партикуляризм.
Если после войны нацизм был повсеместно осужден, то коммунизм такого осуждения не получил, и несмотря на холодную войну коммунистические партии во многих западных странах функционировали без проблем, а в некоторых (например, во Франции) существуют и по сей день, даже без смены названия. Поэтому сложно удивляться, что коммунизм не был однозначно осужден в постсоветской России, хотя россияне в отличие от немцев сами (и с большим энтузиазмом) скинули с себя ярмо идеологического рабства. Но с чем они остались?
Также по теме: Роль СМИ в падении тоталитарных режимов
С невероятной коррупцией и бесправием, с которыми не могла (и видимо, не слишком хотела) совладать власть нового государства, а точнее, коррумпированная «семья». Так что в сознании россиян демократия стала «дерьмократией», а приватизация «прихватизаций».
С отсутствием средств к существованию (зарплаты, пенсии не выплачивались месяцами). С отсутствием правового сознания (вплоть до правового нигилизма) и вслед за этим – отсутствием гражданского самосознания. С отсутствием идеи (ценности) на которую можно было бы ссылаться, формируя новое общественное сознание. Обретенная свобода вела напрямую к анархизму (осознавая это, Ельцин пытался даже объявить конкурс на новую «русскую идею», что, ясное дело, вызвало насмешки). Идеи коммунизма себя скомпрометировали, а авторитет Церкви был в советские времена полностью искоренен из общественного сознания (чего нельзя сказать о Польше, где Католическая церковь была в свое время важнейшей и уважаемой «оппозиционной партией»).
С отсутствием организованной оппозиции. Единственной влиятельной оппозицией правительству Ельцина (бывшего коммунистического аппаратчика) были коммунисты. И сегодня лишь они являются ощутимой оппозиционной силой на политической арене. Слабая демократическая оппозиция до настоящего времени не смогла объединиться и найти лидера, который смог бы завоевать доверие масс.
С днем победы над нацистской Германией. Помимо Нового года и Женского дня – это единственный общий праздник для всех россиян разных национальностей, и единственный – имеющий для них однозначно положительный идейный контекст.
Читайте также: Геополитика национализма и двойное гражданство
Идентичность России сегодня
Неудивительно, что в такой «безыдейной» обстановке, как написал Адам Ротфельд (Adam Rotfeld) («Мысли о России… и не только», Варшава, 2012) «краеугольным мифом сегодняшней России стала героизация Великой Отечественной войны». Профессор добавляет: «и Сталина – как эффективного лидера». С последним не соглашается ни один из моих ученых и неученых российских коллег, т.к. это означало бы поддержку коммунистов, а это власти невыгодно. Сталин, без сомнения, остается авторитетом для значительной части электората, но в первую очередь – для самых бедных и слабых. Раз подавляющее большинство граждан в России не имеют гражданского самосознания, разнообразные «краеугольные мифы», программы и реформы создавала и создает в ней власть, а она уже несколько лет последовательно проводит политику декоммунизации и десталинизации общественного сознания, что заметно в программах «кремлевских» телеканалов, и что мы могли заметить, например, во время визита Путина на Вестерпплатте и в Катынь. Мы уже забыли, что когда Путин впервые выиграл выборы, он отправился с паломничеством к Александру Солженицину и нашел у него поддержку для своей государственнической политики, а в июле 2009 года встретился с вдовой писателя, и распорядился после внести фрагменты «Архипелага ГУЛАГ» в обязательную школьную программу. Путину приходится быть гибким, и раз он хочет побеждать на выборах, ему нужно сочетать мелодию советского гимна с новым текстом.
В Польше на фоне тотальной критики Путина перед недавними выборами практически незамеченной прошла его статья на тему национального вопроса, опубликованная 23 января в «Независимой газете» (перевод текста на польский можно найти на сайте Konserwatyzm.pl). Эта статья важна потому, что в последние годы в России предпринимались попытки возродить идею многоэтнического российского народа, а слово «русский» стало неполиткорректным до такой степени, что когда я несколько лет назад в рамках проекта на тему взаимных польско-русских предубеждений устраивал в Москве конференцию «Польская и русская душа», мне позвонили из московского посольства Польши и предложили поменять название на «Польская и российская душа», на что я, разумеется, не согласился, поскольку не являюсь специалистом по душам сибирских, кавказских народов и т.п. А Путин высказался от имени русского народа как основы российской государственности – будто бы вновь в духе Солженицына, который сперва боролся на Западе за то, чтобы «русское» не ассоциировалась с «советским», а потом за сохранение «русского» в «российском». В отличие от большинства польских политиков Путин прекрасно отдает себе отчет в проблемах, проистекающих из многоэтнического состава России, ее мультикультурности, многоконфессиональности и из идеологического наследия СССР. И стоит признать, что он с этим справляется, раз по данным всех независимых центров изучения общественного мнения, у него нет ни одного серьезного политического конкурента. Конечно, выстраиваемый им образ – это великодержавная Россия на фундаменте идеи победы в Великой Отечественной войне, но одновременно правда и то, что у него нет выбора: это единственная идеологическая основа, которая пользуется массовой общественной поддержкой.
Также по теме: Фактор национализма губителен для России
Своим студентам я обычно задаю еще один провокационный вопрос: «Кто убил польских офицеров в Катыни?» Первый рефлекс – это, понятное дело, ответ «русские». Тогда я обращаюсь к упомянутой книге Ротфельда и цитирую: «Посмотрите на список тех, кто принимал решение о расстреле польских офицеров в Катыни, т.е. на важнейших в то время членов политбюро ВКП (б): в нем лишь двое русских. Сталин и Берия были грузинами, Микоян – армянином, Каганович – евреем, а русские – это Молотов и Ворошилов» (с. 45); «на российской земле гибли в основном русские, украинцы и все другие народы Советского союза. За два года до катынского преступления, когда были убиты польские офицеры, там проводились экзекуции советской интеллигенции. Это место общей боли. И это может способствовать согласию и примирению. Это требует осознания элементарной правды, что не русские убивали поляков, а преступный режим, который был врагом как для русских, так и для поляков» (с. 74).
Не удивительно ли, что хотя сначала это высказывания были напечатаны в журналах Odra (ноябрь 2010) и Przekrój (30 марта 2010), мы не обнаружим их в интернете? Почему мы не хотим помнить, что первыми начальниками большевистских органов безопасности были поляки – Дзержинский, а потом Менжинский? Почему нам так сложно осознать, что невозможно отождествить категорию национальности с категорией классовости, что коммунисты в отличие от нацистов отреклись от своей национальности и даже гордились этим?
Раз нам самим нелегко ответить на эти вопросы, не стоит удивляться, что и русские, и россияне еще долго будут размышлять о своей идентичности и, скорее всего, она навсегда останется для них одной из «проклятых проблем». Разве что наступят такие времена, когда мы все станем «гражданами мира» и проблема национальности, как и например, проблема вероисповедания, станет частным делом каждого из нас.
Анджей де Лазари – эксперт по истории польско-российских отношений, историк русской культуры, филолог.
