Славой Жижек не знает номера своей собственной квартиры в Любляне. «Неважно, - говорит он фотографу, который хочет неналго выйти и вернуться назад. - Возвращайтесь через главный вход, а потом просто начинайте думать политическими категориями крайне правых: поворачивайте слева направо, потом идите до конца, а затем еще раз направо». Но какой номер квартиры, вдруг фотограф заблудится? «Вроде двадцатый, - предполагает Жижек. - Но кто знает? Давайте проверим». Он идет по коридору, открывает дверь и смотрит на номер.
Проводив фотографа, он указывает на какую-то дальнюю точку на горизонте словенской столицы. «Вон там - своего рода ведомство контр-культуры. Они ненавидят меня, я ненавижу их. Это тот тип левых, которых я ненавижу. Левацки настроенные радикалы, отцы которых очень богаты». Большая часть остальных зданий, добавляет он, это государственные министерства. «Мне это ненавистно». Он возвращается в гостиную, представляющую собой по-больничному чистое и аккуратное функциональное пространство, в котором не заметно никаких следов эстетства или яркого художественного вкуса. Единственное исключение - рекламный плакат видеоигры Call Of Duty: Black Ops и фотография Иосифа Сталина. Жижек наливает Кока-Колу в пластиковые (из McDonald's) стаканчики, украшенные диснеевской рекламой. Но когда он открывает кухонный буфет для посуды, я вижу, что он заполнен одеждой.
«Я живу как сумасшедший!» - восклицает он и ведет меня на экскурсию по квартире, показывая, почему в его кухонном буфете только одежда. «Вы видите, больше нигде нет места!» Действительно, все остальные комнаты от пола до потолка уставлены DVD и книгами. Тома его собственных работ, переведенные на бесчисленное множество языков, занимают целиком одну комнату.
Читайте также: Виктор Пелевин - Недавно я прочел, что я - женщина!
Если вы прочитали все работы Жижека, то вы меня опередили. Этот родившийся в 1949 году словенский философ и культурный критик вырос при Тито в бывшей Югославии, где из-за подозрений в диссидентстве он был обречен на прозябание в застойном академическом болоте. Запад обратил на него внимание в 1989 году, когда вышла его первая книга на английском языке «Возвышенный объект идеологии» (The Sublime Object of Ideology). Книга представляет собой вариант прочтения трудов Гегеля - величайшего героя по мнению Жижека - через призму взглядов другого его героя - психоаналитика Жака Лакана (Jacques Lacan). После этого были и другие книги - такие, как «Жить в конце времен», а также фильмы («Киногид извращенца») и многочисленные статьи, которые мне не сосчитать.
По меркам культурологии Жижек находится на более доступном (для рядовых читателей - прим.ред.) конце спектра. Однако, чтобы вы получили представление о том, где это место находится, вот типичная цитата из книги с названием «Žižek: A Guide for the Perplexed» (Жижек: путеводитель для сбитых с толку), которая должна сделать его более понятным: «Жижек находит место для Лакана в Гегеле, видя Реальное как коррелят саморазделения и самосдваивания внутри явления».
Рискуя расстроить многочисленных фанатов Жижека со всех концов света, должна сказать, что многие его работы совершенно непостижимы. Но он пишет с возбуждающей амбициозностью, а его центральный тезис предлагает такое видение перспективы, которое даже критики Жижека вынуждены признать побуждающим к размышлению. По сути дела, он утверждает, что все всегда - не то, чем кажется, и что почти во всем скрывается зашифрованное противоречие. То, что мы считаем радикальным, разрушительным или просто нравственным, на самом деле ничего не меняет.
Также по теме: Когда писатели формируют язык
«Когда вы покупаете выращенное на органике яблоко, то делаете это по идеологическим соображениям, потому что так вы себя лучше чувствуете: я сделал нечто ради Матери-Земли и так далее. Но каким образом мы к этому причастны? Это - ложная причастность. Как это ни парадоксально, мы делаем подобные вещи, чтобы на самом деле ничего не делать. Вы просто так лучше себя чувствуете. Вы сдаете отходы в утилизацию, вы посылаете 5 фунтов стерлингов в месяц какой-нибудь сиротке из Сомали, вы выполняете свой долг». Но на самом деле, нас обманом заставляют открывать эти предохранительные клапаны, чтобы существующее положение вещей сохранилось без изменений, чтобы никто не бросил ему вызов, не так ли? Именно так. Одержимость западных либералов политикой идентичности лишь отвлекает от классовой борьбы, и хотя Жижек не отстаивает ни одну из версий коммунизма, когда-либо осуществленных на практике, он остается, по собственному выражению, «усложненным марксистом» с революционными идеалами.
Для критиков он Борат философии, как незабываемо выразился один из них. Жижек как блины печет все более возмутительные, скандальные заявления. «Проблема Гитлера в том, что он был недостаточно жесток», например, или «Я - не человек. Я - монстр». Кто-то машет на него рукой, называя глупым спорщиком; кто-то боится его, считая агитатором за неомарксистский тоталитаризм. Но с началом финансового кризиса его повысили до звания знаменитости глобальной рецессии; и он привлекает к себе толпы обожающих его последователей, которые благоговеют перед ним, как перед интеллектуальным гением. Его популярность - это и есть тот самый парадокс, который нравится Жижеку, поскольку, если бы речь шла о нем одном, он бы не стал разговаривать ни с кем.
Читайте также: Выдающиеся писатели могут служить злу
Но этого о нем не скажешь, если присмотреться к его энергичным и хорошим манерам, с которыми он нас встречает. Однако Жижек быстро поясняет, что его внимательность к гостям это - лишь замаскированная нелюдимость и мизантропия. «Для меня идея ада - это американский тип партий. Или когда они просят меня выступить с речью и говорят что-то типа «после речи будет небольшой прием». Вот тогда я понимаю, что это - ад. Это значит, что все эти несостоятельные идиоты, неспособные задать тебе вопрос в конце выступления, потом подходят и обычно начинают так: «Профессор Жижек, я знаю, вы видимо устали, но …» Да пошли вы все подальше! Если знаете, что я устал, зачем спрашивать? Я на самом деле все больше и больше становлюсь сталинистом. Либералы всегда говорят о диктаторах, что те любят человечество как таковое, но не испытывают сочувствия к конкретным людям, так ведь? Ладно, меня это вполне устраивает. Человечество? Ну, да, в целом нормально – великие речи, великое искусство. Конкретные люди? Нет, потому что 99 процентов людей - занудные идиоты».
Больше всего он не выносит студентов. «Абсолютно. Например, однажды я был потрясен, когда ко мне в США подошел студент. Я в то время преподавал там, чего никогда больше не сделаю. Так вот, он подошел и заявил мне: «Знаете, профессор, меня заинтересовало то, что вы вчера говорили, и я подумал: я не знаю, о чем мне писать курсовую. Может, дадите мне еще какие-нибудь мысли, и тогда у меня появится какая-нибудь идея?» Да пошел он! Кто я такой, чтобы этим заниматься?
Жижеку пришлось отказаться почти от всех преподавательских должностей в Европе и Америке, чтобы его не доставали эти невыносимые студенты. «Я особенно ненавижу, когда они приходят ко мне со своими личными проблемами. Мой стандартный ответ таков: посмотри на меня, посмотри на мой нервный тик, разве ты не видишь, что я безумен? Как можешь ты даже думать о том, чтобы просить такого безумца, как я, помочь тебе с личными проблемами?» Вполне понятно, что он имеет в виду, ибо Жижек - фигура внушительная. Он похож на медведя гризли, отчаянно скребущего лапами свою морду, сопящего, обнюхивающего все вокруг и жестикулирующего на каждом слоге. «Но это действует! Они по-прежнему доверяют мне. А я это ненавижу, потому что именно это мне и не нравится в американском обществе. Мне не нравится эта открытость – когда вы впервые встречаете парня, а он тут же начинает рассказывать вам о своей половой жизни. Я это ненавижу, ненавижу!»
Также по теме: Москва - писатели против Путина
Я вынуждена посмеяться над этими его словами, потому что Жижек буквально на первой минуте нашей первой встречи поднял тему сексуальной жизни. Когда мы поднимались на лифте, он рассказал, как его бывшая подружка просила его о том, что он называет «изнасилованием по согласию». Я думала, он захочет обсудить свою новую книгу о Гегеле, а Жижек только о сексе и говорил.
«Да, потому что в этом я крайне романтичен. Знаете, чего я боюсь? Этого постмодернистского, снисходительного, прагматичного отношения к сексу. Это ужасно. Они утверждают, что секс полезен для здоровья, для сердца, для кровообращения, что он расслабляет. Они даже говорят о пользе поцелуев, потому что, видите ли, они развивают ваши мышцы вот здесь – господи, это ужасно!» Его приводят в ужас обещания брачных агентств «передать на аутсорсинг» риски любовных романов. «Это уже не необузданная страсть. Знаете, мне нравится мысль о том, что секс - составная часть любви. Типа «я готов продать свою мать в рабство, лишь бы вечно трахаться с тобой». В этом есть нечто изысканное, необыкновенное. Я - неизлечимый романтик».
Я все время думаю о том, что нужно попытаться вклиниться, задать вопрос. Но его снова несет все дальше. «У меня есть очень странные ограничения. Я очень - ладно, опять детали, хрен с ними. Я никогда не мог заняться с женщиной анальным сексом - даже когда она этого хотела». Анальный секс? «Да, анальный секс. Знаете, почему? Потому что я никак не мог убедить себя, что ей это, действительно, нравится. У меня всегда возникало подозрение - а что, если она просто притворяется, чтобы показаться мне более привлекательной? То же самое и с минетом: я никогда не мог кончить женщине в рот, так как, опять же, у меня возникала мысль, что это - не самая вкусная жидкость. Что, если она просто притворяется?»
Читайте также: Французские писатели в Сибири
Он может по пальцам пересчитать женщин, с которыми спал, потому что считает это занятие слишком действующим на нервы. «Я не переношу встреч на одну ночь. Я завидую людям, которые могут это делать, это было бы чудесно. Я прекрасно себя чувствую, пойдем, потрахаемся - о, да! Но для меня в этом есть нечто нелепо интимное. Типа, это ужасно - стоять обнаженным перед другим человеком, вы понимаете? А если партнерша начнет делать замечания - «Ха-ха-ха, какой у тебя живот!» или что-то подобное? Она может все разрушить, вы же знаете». Кроме того, он не может спать с человеком, если не верит в то, что они смогут быть вместе навсегда. «Все мои связи - именно поэтому их было так мало – они были обречены с точки зрения вечности. Это такой неуклюжий термин, но я имею в виду, что они не казались мне способными продлиться долго».
Но Жижек три раза разведен. Как он это пережил? «Ладно, расскажу. Знаете, молодой Маркс - я Маркса не идеализирую, это был неприятный человек как личность, но он был великолепным логиком. Он говорил: «Вы не просто расторгаете брак. Развод означает, что вы задним числом устанавливаете, что любовь ваша никогда не была настоящей». Когда любовь уходит, вы задним числом определяете, что любовь ваша никогда не была настоящей». У него было так же? «Да! Я полностью все стираю. Я не только верю в то, что больше не влюблен. Я верю, что не был влюблен никогда».
Как бы иллюстрируя это, он смотрит на часы. Скоро появится его 12-летний сын, который живет поблизости. Что будет, когда он придет сюда? Не волнуйтесь, говорит Жижек, он обязательно опоздает - из-за своей медлительной матери. «Эта сука утверждает, что когда-то была моей женой». Но разве они не были женаты? «К сожалению, были».
Также по теме: Борис Акунин - от пера к микрофону
У Жижека два сына - первому за 30. Но он никогда не хотел быть отцом. «Я расскажу вам, почему я люблю своих сыновей. Это - моя либеральная, сострадательная сторона. Я не могу этому противиться, когда вижу обиженных, незащищенных и так далее. Так что, как раз тогда, когда мой сын был не совсем желанным, это заставило меня еще больше полюбить его».
Теперь я понимаю, что мы и близко не подберемся к новой книге Жижека про Гегеля, которая называется «Меньше, чем ничто. Гегель и призрак диалектического материализма». Вместо этого, он рассказывает мне, как проводит каникулы со своим младшим сыном. Последний раз они были в Дубаи, где останавливались в гротескном храме вульгарного хвастовства – отеле Burj Al Arab. «А почему нет? Почему нет? Мне нравится совершать сумасшедшие поступки. Но свой марксистский долг я выполнил. Я подружился с таксистом-пакистанцем, который показал реальную действительность мне и моему сыну. Он объяснил всю существующую там систему, как живут рабочие, как ими руководят. Мой сын был в ужасе». Этим летом они едут в Сингапур, на искусственный остров с бассейнами, которые находятся на крышах 50-этажных небоскребов. «Так что мы сможем плавать там и смотреть на город сверху вниз. Ха-ха, пошли вы все! Мне это нравится - делать совершенно безумные вещи». Когда сын был совсем маленьким, было не так интересно. «Но сейчас у нас образовался некий ритм. Мы спим до часу, затем идем завтракать, потом идем в город - никакой культуры, исключительно потребительский интерес. Потом - на обед, затем в кино, и в завершение до трех ночи играем в игры».
Интересно, какой вывод из всего этого сделают искренние почитатели Жижека. Меня тревожит то, что они обидятся, потому что я не смогла вытрясти из него ничего более серьезного. Но по мнению Жижека, Дубаи так же много говорит о мире, как и дебаты на тему дефицита. Когда приходит его милый и вежливый сын, я пытаюсь направить Жижека к теме финансового кризиса и к тому, какую радикальную формулу он изобретет в ответ на него (его почитатели надеются, что именно это он и сделает).
Читайте также: Философы старые и новые
«Я всегда подчеркиваю: этого от меня не ждите. Я думаю, в задачи такого человека, как я, не входит комплексное решений проблем. Люди спрашивают меня, что делать с экономикой - но что, черт возьми, я могу об этом знать? Мне кажется, задача таких людей, как я, - не давать ответы, а задавать правильные вопросы». Он - не против демократии как таковой, он просто считает, что наши демократические институты больше не в состоянии контролировать глобальный капитализм. «Красивые, согласованные, постепенные реформы, наверное, могут дать результат на местном уровне». Но местный уровень - из той же категории, что и яблоки на органике, или утилизация отходов. «Это делается, чтобы вы хорошо себя чувствовали. Но сегодня важный вопрос состоит в том, как организоваться, чтобы действовать глобально, на высочайшем международном уровне, не скатываясь при этом к авторитарному управлению».
Как такое может произойти? «Я - пессимист в том смысле, что мы приближаемся к опасным временам. Но я и оптимист тоже, причем по той же самой причине. Пессимизм означает, что ситуация превращается в неразбериху. Оптимизм означает, что именно в такие времена возможны перемены». А каковы шансы на то, что ничего не изменится? «Ну, если такое произойдет, значит, мы медленно приближаемся к новому авторитарному обществу апартеида. Я должен подчеркнуть, что это не будет старое глупое самовластие. Это будет новая форма, но по-прежнему направленная на защиту интересов потребителя». Весь мир будет как Дубаи? «Да, а в Дубаи, знаете ли, другая сторона - это буквально рабы».
Есть нечто необъяснимо трогательное в мальчишеской напыщенности Жижека. Я не ожидала, что он окажется таким располагающим к себе человеком, но с ним действительно удивительно приятно быть в компании. Я надеялась выяснить, кто он - гений или сумасшедший. Но боюсь, ничего толкового из этого не вышло. Я спрашиваю, насколько серьезно нам следует воспринимать его. Он отвечает, что пусть его лучше боятся, чем принимают за клоуна. «Большинство людей думает, что я шучу, преувеличиваю. Но нет, ничего подобного. Это не так. Сначала я шучу, а потом говорю серьезно. Нет, все искусство в том, чтобы в шутливую дискуссию внести серьезный сигнал».
Два года назад у него выпали передние зубы. «Мой сын знает, что у меня есть хороший друг; мы - никакие не геи, просто добрые друзья. Так вот, когда сын увидел меня без зубов, он сказал: «А я знаю, почему». Мой сын! Ему 10 лет было! Знаете, что он сказал? Коллега, думайте о самом грязном». Мне кажется, я догадалась. «Ну да! Минет! Он сказал, что мой друг пожаловался на зубы, что они мешают». Жижек покатывается от хохота, сияя от отцовской гордости.
«И знаете, что в этом трагикомичного? Когда сын сказал мне об этом, он спросил: «Папа, хорошая шутка получилась?»
