Главный герой популярнейшего российского фильма «Брат 2», ветеран войны в Чечне, обращается в главной сцене фильма к коррумпированному американскому магнату с такими словами: «Вот скажи мне, американец, в чем сила? Разве в деньгах? Вот и брат говорит, что в деньгах. У тебя много денег, и чего? Я вот думаю, что сила — в правде. У кого правда, тот и сильней». Тогда на дворе был 2000 год. Двумя годами ранее Россия объявила дефолт, а раздувшийся в 1990-е годы экономический пузырь лопнул. Россия возобновила кровопролитие в Чечне, начав вторую войну после фактического проигрыша первой.
Годом ранее НАТО напала на Югославию, что стало настоящим шоком для российской общественности. Даже у хорошо настроенных по отношению к Западу людей начали появляться сомнения по поводу либеральных принципов, которые позволяют бомбить столицу европейского государства в мирное время. Мало кто поверил западным утверждениям о том, что единственной целью войны было предотвращение гуманитарной катастрофы в Косове.
Сила — в правде, потому что ничего другого у нас не осталось — именно так можно интерпретировать эту знаменитую фразу из фильма. Во время съемок «Брата 2» Россия находилась на дне: существовали опасения, что она развалится, как Советский Союз. Запад же так по-настоящему и не понял хаос, который царил в России в 1990-х годах и только начал уступать место относительной стабилизации. В США и Европе по большей части считали, что принесший россиянам множество страданий и лишений распад СССР был неизбежным, и что страна встала на правильный путь, путь формирования современного демократического государства.
Изнутри же все ощущалось совершенно иначе. По сути, путинский вираж стал возможным прежде всего потому, что общество устало от постсоветских реалий: безалаберность власти, беззаконие, постоянные экономические потрясения, ощущение, что страна сдает позиции и в конечном итоге окажется в третьем мире, как по уровню жизни, так и по международному влиянию. Накануне ухода Бориса Ельцина 31 декабря 1999 года Путин обнародовал на сайте правительства свою программу, в которой содержался призыв первоочередного значения: вернуть России причитающееся ей место среди первых стран мира. Все это в полной мере отвечало ожиданиям населения.
2003 — переломный год
Как бы то ни было, для достижения поставленной цели были нужны средства. Ельцин с подчиненными тоже хотели вернуть России престиж и место в мире. Они стремились вернуть страну в клуб грандов на основе равенства и общего согласия. Путин же всегда верил лишь в силу, однако продолжил политику интеграции в первую фазу своей власти.
2003 год стал переломным, как для духа, так и политики России. Прежде всего, американское вторжение в Ирак показало российскому руководству, что США намереваются действовать исключительно по собственному усмотрению. Кроме того, Путин поддержал Париж и Берлин против Вашингтона в расчете на подвижки в отношениях с Европейским Союзом, которые всегда были для него приоритетом. Как бы то ни было, прогресса не случилось: политический фронт против иракской авантюры никак не отразился на принципах работы ЕС, который уделял куда больше внимания бюрократическим процедурам, чем политике.
Далее, «цветные революции» в Грузии и на Украине стали для Кремля доказательством того, что Запад окончательно встал на путь экспансионизма, и станет считаться с интересами России, лишь когда сам того захочет. Раз договориться стало невозможно, оставалось отстаивать права с помощью силы.
«В общем, нужно признать, что мы не проявили понимания сложности и опасности процессов, происходящих в своей собственной стране и в мире в целом. Во всяком случае, не смогли на них адекватно среагировать. Проявили слабость. А слабых — бьют». Путин произнес эти слова в сентябре 2004 года во время захвата заложников в Беслане, но они были обращены не только к террористам. Он имел в виду всех тех, кто были против возвращения России в первые ряды на международной арене. С этого момента Путин стал говорить о России как о проигравшей стране. Она стала проигравшей в холодной войне. До того момента события 1990-х годов воспринимались иначе: Россия вместе с другими странами положила конец коммунистической системе. Она была в лагере победителей. Сказать, что большая часть населения воспринимала такое утверждение всерьез, конечно, было бы преувеличением, однако на Западе Россия повсеместно (пусть и не официально) считалась проигравшей стороной, страной без средств и права претендовать на первые роли.
Жажда реванша
Путин стал играть на направлявшей российское общество жажде реванша. Причем речь шла не о территориальном реванше (до 2014 года никто всерьез о таком даже не думал), а о возвращении прежнего статуса страны на международной арене, о стремлении вернуть былую силу, чтобы играть ключевую роль в мире и добиться уважения к себе. Эта тактика оказалась более эффективной, чем рассуждения об интеграции в глобальную экономику и «цивилизованное сообщество».
За последние десять лет Россия проявила не ностальгию по силе, а, скорее, панический страх слабости. На протяжение всей своей истории она жила в страхе того, что может столкнуться с внезапным вторжением, позволить врагу подорвать страну изнутри, потерять волю и способность к сопротивлению. Именно этот страх лежит у истоков территориальной экспансии, постоянного стремления расширить буферную зону, оттеснить потенциального агрессора все дальше от центра. В такой перспективе геополитический распад СССР, быстрое расширение НАТО и смещение линии соприкосновения на восток стали настоящим кошмаром для России.
Но и этот этап завершился. В течение четверти века с окончания холодной войны и распада СССР страна упорно стремилась восстановить (в духе реваншизма) свои государственные структуры, экономику, политическую систему, роль в мире. Несколько упрощая, можно сказать, что российское общество и государство развивались в русле событий 1991 года и того, что вызвало их к жизни. Пройденный путь можно оценивать по-разному. В нем нашлось место одновременно для окончательного и ситуативного, героических усилий и роковых ошибок. В любом случае, эти времена в прошлом.
Чувство поражения
Россия — не единственная страна, которая жила в тени холодной войны после ее окончания. То же самое касается Запада и, как следствие, всей международной политики. Тем не менее у России сформировалось ощущение собственного поражения и стремление наверстать упущенное время. Запад же погрузился в эйфорию и нарциссизм. С 2008 по 2016 год (с мирового экономического кризиса до избрания Трампа) самодовольство Запада постепенно уступило место тревоге, потому что события явно принимали совсем не тот оборот, какой можно было представить себе в конце прошлого века.
Ссылаться на события конца 1980-х — начала 1990-х годов для оправдания своих действий (как для стабилизации расстановки сил, так и ее изменения) совершенно бессмысленно и для Москвы, и для западных столиц. Сегодня все ждут аргументы совершенно иного характера. Бесполезно объяснять Дональду Трампу, что Запад не по-джентльменски вел себя с Россией по окончанию холодной войны. Он все равно не поймет, в чем была ошибка. Ведь это нормальное поведение среди магнатов. Запад погружается в собственные проблемы, и период расширения сменяется уходом в себя. Россия же начинает понимать, что все ее усилия для самоутверждения во внешней политике не могут скомпенсировать экономическую и социальную слабость.
Для успеха требуется что-то еще, помимо военной и политической силы. Наверное, другая правда. Современное общество уже назвали «обществом пост-правды». Считается, что в этой сфере Россия стала настоящим мастером манипуляций. Как бы то ни было, ее шаги являются в некотором роде вынужденными: они призваны скрыть тот факт, что сама идея развития, не говоря о ее задачах, ей полностью чужда. Это становится все более очевидным и представляет собой доказательство той самой слабости, которой так боялись все российские лидеры во все времена.
