Такие популисты как президент США Дональд Трамп и de facto польский лидер Ярослав Качиньский, а также такие авторитаристы, как президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган и президент России Владимир Путин, не просто так разделяют так называемый бренд «нелиберальной демократии» премьер-министра Венгрии Виктора Орбана. Каждый из них также придерживается определенной формы «нелиберального капитализма».
Но что подразумевает нелиберальный капитализм, и насколько он совместим с нелиберальной демократией? Во-первых, националисты Трамп, Качиньский, Эрдоган, Путин и Орбан рассматривают рыночную экономику не как средство повышения динамизма, эффективности, процветания и свободы личности, а главным образом как инструмент для укрепления государственной власти.
Исторически существовали различные школы авторитарного правого мышления о взаимоотношениях между рынком и государством. С одной стороны, нацисты создали приказную экономику, сохранив при этом частную собственность и высокий уровень неравенства доходов. С другой стороны, в начале двадцатого века социальные Дарвинисты в Европе и США призывали к неограниченным внутренним свободным рынкам, на которых выживали бы только «сильнейшие», что привело бы к более сильной стране.
Сегодня Россия находится по одну сторону нелиберально-капиталистического спектра. Путин рассматривает распад Советского Союза как экономический провал, и он признает, что частная собственность и рынок могут сделать Российскую экономику более устойчивой перед лицом западных санкций. Но он также считает, что права частной собственности второстепенны перед потребностями Российского «безопасного государства», что означает, что право собственности всегда условно.
Как и положено бывшему сотруднику КГБ, Путин также считает, что Российское государство имеет «окончательное право собственности» на частные активы своих граждан не только в России, но и за рубежом. Таким образом, российские олигархи и компании, работающие на международном уровне, такие как те, что взаимодействовали с The Trump Organization, являются потенциальными инструментами Российской внешней политики.
Гитлер язвительно заметил, что, когда большевики национализировали средства производства, нацисты пошли дальше, национализировав сам народ. Это похоже на — хотя и более «тотально» чем — собственное понимание Путиным отношений между капиталистами и государством, согласно которому даже самый богатый российский олигарх по существу является рабом государства.
При высококонцентрированной структуре собственности России контроль Кремля над богатством является синонимом политического контроля. Вместо того, чтобы попытаться контролировать миллионы буржуазии, государство может использовать тайную полицию для того, чтобы контролировать всего лишь несколько десятков олигархов.
Трамп расположился по другую сторону сегодняшнего нелиберально-капиталистического спектра: не менее комфортно, чем Путин со значительным неравенством в уровнях доходов, но не столь склонным использовать государство для поддержки конкретных бизнесменов (кроме него самого). В результате его администрация использует исполнительные указы, чтобы отменить многие постановления, введенные бывшим Президентом США Бараком Обамой.
Вместе тем, есть исключения в поддержке Трампом политик свободного рынка. Он выступает за протекционизм и дешевые деньги, вероятно ввиду того, что эти позиции хорошо ладят с его основным политическим избирателем — белыми избирателями из рабочего класса.
Однако, если Трамп пойдет по протекционистскому пути, торговые партнеры США примут ответные меры, часто вместе с мерами, нацеленными непосредственно на его базу, как когда Европейский союз недавно угрожал ввести тарифы на бурбон из Кентукки. Учитывая эту угрозу, экономический популизм Трампа, вероятнее всего, проявится в виде воздержания — избегая прорыночных мер, которые явно наносят удар по белому рабочему классу.
В Турции, Эрдоган пришел к власти в 2003 году, как защитник набожных Мусульманских Анатолийских предпринимателей. Отвергая традиционный этатизм Кемалистской правящей элиты Турции, Эрдоган ввел рыночные реформы и притворился приверженцем процесса вступления в ЕС, поддерживая демократические институты Турции.
Достигнув своих политических целей, Эрдоган сегодня отходит от своей приверженности демократии. Но пока не известно, поступит ли он также с рыночным капитализмом. Даже когда он впервые пришел к власти, поддержка Эрдоганом свободных рынков никогда не мешала ему осуждать воображаемые экономические заговоры. Но если он попытается перейти обратно к этатизму, восходящий предпринимательский класс Турции вполне может развернуться против него.
В Венгрии подход Орбана к капитализму был более сложным. Хотя его часто на Западе называют «популистом», его подход сочетает в себе социальный дарвинизм и национализм. С одной стороны, он ввел единый подоходный налог, который благоприятствует богатым, и детский налоговый вычет, который приносит пользу только домохозяйствам с более высокими доходами; с другой стороны, как и Путин, он поддерживает коалицию «дружественных» олигархов, которые помогают сохранить его власть, не в последнюю очередь путем контроля над венгерскими СМИ.
Качиньский является наибольшим популистом в экономическом отношении среди популистских капиталистов. Он начинал как социальный дарвинист, введя детский налоговый вычет, который позже вдохновил Орбана. Но с момента, когда его Партия Право и Справедливость (PiS) вернулась к власти в 2015 году, политическая программа Качиньского ежемесячно выплачивает польским семьям пособие в размере €115 (138 долларов США) за каждого второго и последующего ребенка.
Более того, Качиньский настаивал на повышении минимальной пенсии, а не всех пенсий, а также на снижении пенсионного возраста, который хорошо зарекомендовал себя среди сельских избирателей с низким доходом, даже если это делает пенсионную систему менее устойчивой. Когда дело касается торговли, правительство Качиньского в полный голос выступает против протекционизма, направленного против интересов Польши, как в случае изменений режима для делегированных рабочих, предложенного Президентом Франции Эммануэлем Макроном.
Сегодняшние примеры нелиберального капитализма варьируются от толерантности к крайнему неравенству до благоприятного перераспределения и от чрезмерного этатизма до широкого дерегулирования рынков. Помимо общей склонности к протекционизму, они, похоже, не имеют много общего. Но политическая ориентация каждого правительства гораздо важнее, чем его экономическая политика.
Неслучайно все пять лидеров, рассмотренных выше, подвергали критике независимость судебной власти своей страны. Безусловно, репрессии Путина и Эрдогана были намного эффективнее, чем твиты Трампа или застопорившиеся попытки PiS провести этим летом судебную реформу. Но в каждом случае, независимые судьи рассматриваются как соперники государственной власти.
Когда политика стоит на первом месте, возникает соблазн склонить закон к своим собственным целям. Но без верховенства закона предприниматели теряют уверенность в том, что контракты и права частной собственности будут соблюдаться или решаться независимым арбитражем, а экономика не сможет поддерживать сильный долгосрочный рост. Вот почему нелиберальные демократы, которые сначала ставят на первое место политику, в конечном итоге подрывают процветание и силу своих стран и, следовательно, свою собственную легитимность.
