Трудный сосед

Однако с такими людьми, как Владимир Путин, он имел дело всю жизнь, с этими вызывающими страх исполнительными офицерами секретной службы. Его отец просидел почти четыре года в сталинском сибирском ГУЛАГе. Сам он жил при господстве вышколенных в Москве кадров СЕПГ. Позже он как первый уполномоченный по делам «Штази» распустил одну из самых могущественных восточных секретных служб. Акты ее жертв составляют километры. И акты преступников тоже километры.

Йоахим Гаук считает своей заслугой то, что «понимает власть». Откуда эта странная немецкая снисходительность к авторитарному правителю, откуда эти «сияющие глаза» всех этих «понимающих Путина», в которые он все еще смотрит? Почему столько понимания для того, кто в Европе силой передвигает границы и демонстративно презирает западные ценности? Откуда это восхищение сотрудником чудовищной секретной службы, которая заверяет свою страну, что у нее есть враги всех мастей и сеет в сердцах людей страх и агрессивность? Только потому, что он отображает страхи глобализации и гнев АдГ в отношении элит, подпитывает глубокий немецкий антиамериканизм?

Для Гаука порой столь мягкий немецкий взгляд на этого автократа граничит с почти «гротескным отказом от реальности». Путин был агентом угнетателей. Он принадлежит к ведущим личностям одного из интернационалов, которые постоянно возникали в разные времена: интернационал антимодерна. «Военная вина и историческая ответственность Германии по отношению к России и бывшему Советскому Союзу требуют понимания и поддержки жертв авторитарной политики — а не тех, кто все это делает. На это должна равняться германская политика в отношении России: «Мы должны спросить себя, действительно ли мы хотим быть адвокатами тех, кто враждебно относится к нашим ценностям. Мы скорее из-за своей вины вынуждены стать адвокатами тех, по отношению к кому творится несправедливость». Будь это ценой долгого ледяного периода, отхода, возможно, даже конфронтации: Немцы, считает Гаук, должны, наконец, попрощаться со своими русскими иллюзиями. Слишком долго они лелеяли мечту о России, которой никогда не было. Так можно понять Гаука: Время заигрывания прошло.

Бизнес сводит вместе немцев и русских

Ни в одной другой западной стране не спорят так страстно о России и ее будущем, как в Германии. Ни одна другая западная страна не кажется столь зафиксированной на далеком соседе на Востоке.

Немцы и русские: это история совершенно особых отношений. Ее характеризуют противоположности и противоречия, предрассудки и страхи, но также и глубокая ненависть. Постоянно немцы и русские становились друг для друга смертельными врагами. Но было и взаимное восхищение, почти мифическое просветление. Россия — страна-мечта, «которая граничит с Богом», восхищался поэт Райнер Мария Рильке. Немцы и русские упивались друг другом в поисках «русской души» и «немецкой сущности», рассматривали друг друга в различных проекциях. Это были также две культурные нации, которые чувствовали, что их не понимают и с опасной претензией на то, что именно они могут вылечить мир, даже должны. Еще и сегодня говорят о «судьбе», когда речь заходит о русским и немцах. Немцы и русские — русские и немцы: две страны, два народа, которые тысячу лет не могут жить друг без друга.

Эти часто роковые, запутанные, почти судьбоносные отношения историк Герд Кёнен (Gerd Koenen) назвал однажды «российским комплексом». Особые пути, которыми они шли, постоянно вели в пропасть. Они встретились как успешные торговцы. Балтийское море как средневековое «Мировое море» связывало то мультиэтническое огромное пространство между Скандинавией и Волгой, в котором жили предки русских и немцев.

Совместные экономические интересы свели вместе дальних торговцев и местные элиты — уже в начале совместной истории существовало в широком смысле германо-русское партнерство по модернизации, в котором технологии (с Запада) обменивались на сырье (с Востока). Так, например, превращение Ганзы в мировую торговую державу было бы невозможно без бизнеса с русскими. Он свел немцев и русских вместе. Но притязания на власть и истину церквей в Риме и Византии с самого начала разделили их.

Возникла европейская культурная граница. Запад и Восток были разделены железным занавесом веры. Просвещение и эмансипация, расцвет Запада, собственно говоря, так никогда и не дошли до России. Скорее русские цари как автократические правители божьей милостию и хранители истинной — православной веры предъявляли свои претензии на мировое господство. Это была огромная разница: в России такие сферы как мораль, религия, государство и право никогда не были разделены — и сегодня тоже, в путинской «суверенной демократии». Немногим немецкоговорящим путешественникам по России в ранние времена было свойственно одно: как представители морально якобы превосходящего Запада они изучали выглядящее по-азиатски царство, которое они в принципе рассматривали как более слабое и отсталое. В этом иерархическом отношении русские всегда занимали последнее место. Они считались наивными, непредсказуемыми и жестокими «варварами», которые добровольно дают себя угнетать.

От этой как плохой, так и неправильной характеристики русские в принципе так никогда и не избавились — наоборот: еще спустя сотни лет Адольф Гитлер смог использовать глубоко засевшие страх и предрассудки, когда он формулировал свою «восточную политику» — так он ее называл. Это было завоевание пространства на Востоке, которое следовало германизировать, обратить в рабство или уничтожить якобы славянских недочеловеков. Немцы постоянно представляли российским правителям планы авторитарной модернизации. С немецкой помощью царь Петр Великий подтолкнул своих подданных «из тьмы незнания» в просвещение — в направлении Запада. Он варварскими методами выбивал из своих русских «варварство». Идея о том, что прогресса можно достичь принуждением, пришла, собственно, из примера «образцового полицейского государства», как в немецких землях. Немцы продвигали вперед военную и управленческую реформы, они исследовали Сибирь, осваивали это бесконечное, непокорное пространство в некотором роде для «Запада».

Создание Российской Академии Наук в новой столице с немецким названием — Санкт-Петербург — произошло прежде всего с немецкими учеными. В этом отношении русские чаще всего были трудно «воспитаемые» «ученики», а немцы их «учителя», которыми восхищались и которых одновременно боялись, но также и презирали. Одна немка, энергичная девушка из Штеттина ( так в тексте — прим. перев.), завершила превращение России в империю: как товар на ненасытном свадебном рынке европейских княжеств ее послали выйти замуж в Россию, писала Софи Аугусте Фридерике фон Ангальт-Цербст. Как Екатерина Великая она вписала Россию в мировую историю. Убийца царя и своего супруга, которая с помощью путча пришла к власти и 34 года непреклонно осуществляла правление. Дисциплинированно работавшая женщина с неуемными страстями к русскому любовнику и тонким чутьем нюансов возможного, самопровозглашенная слуга своего народа, портрет которой некоторое время стоял на письменном столе в офисе канцлера ФРГ Ангелы Меркель — по каким-бы то ни было причинам. В 1783 году царица аннексировала полуостров Крым, тем самым еще более уменьшилось влияние османской империи в черноморском регионе.

Теперь Россия будет выполнять свое цивилизаторское предназначение как «европейская держава», распорядилась она. Новая аннексия Крыма в 2014 году стала, однако, скорее символом отхода России от Европы. Ведь Крым позиционировался Владимиром Путиным как фактически святое место национального русского возрождения: «Россия не поддастся политике порабощения Западом!» Немцы занимали при царском дворе ключевые позиции в управлении и в армии, посты министров. Они служили «династической диктатуре» верно и лояльно, уже ранее имея успех в «русском бизнесе». Их предприятия росли и становились торговыми империями, охватывающими весь мир. Они связывали российские рынки с рынками в Новом Свете, с Южной Америкой, Ближним Востоком и Азией. И с помощью своих банков они за высокие оклады доставали также необходимый капитал для технологической модернизации царской империи. Они были олигархами своего времени, и некоторые сделали невероятную русскую карьеру. Только что отпраздновавший свое 24-летие мекленбургский сын пастора Хайнрих Шлиманн начал в 1846 году свою русскую жизнь как торговый агент в Санкт-Петербурге. Стал самостоятельным, импортировал сырье для растущей русской текстильной промышленности, прежде всего синюю краску индиго для ткани.

Во время крымской войны Шлиманн занимался контрабандой в Россию таких важных для войны веществ как свинец, сера и чилийская селитра — и так много заработал на уже тогда безгранично грязном бизнесе с этой войной, что уже скоро стал одним из богатейших людей России. «Здесь я считаюсь самым хитрым, прожженным и способным торговцем», — сообщал он. С 1864 года мультимиллионер ликвидировал свои русские дела и инвестировал в другую страсть — в археологию. Он изучил древнегреческий и латынь — и затем раскопал античную Трою, легендарные «сокровища Приама». Они были выставлены как «золото Шлиманна» в Берлинском музее античной и ранней истории. В начале мая 1945 года все было сложено в зенитном бункере у Зоологического сада. В неприметных ящиках. Сокровища пропали после передачи этого бункера Красной Армии.

Полвека почти никто не знал, что эти военные трофеи были спрятаны в тайном запаснике Московского Пушкинского музея, в двух шагах от Кремля. Лишь в 1996 году эти золотые сокровища — давно уже рекламированные как собственность российского государства — впервые снова были представлены публике. Правительство ФРГ, со своей стороны, требует возвращения «трофейного искусства» — и это тоже одна из переплетенных германо-российских историй.

В первую мировую войну они стояли друг против друга как смертельные враги: имперские амбиции двух связанных родством царей были сильнее, чем экономические переплетения и духовное сближение, чем музыка и литература. Под конец правительство кайзера направило на Россию «самое ужасное из всех оружий», как позже писал Уинстон Черчилль — коммунистического профессионального революционера Владимира Ульянова, который называл себя Лениным. Он действительности был человеком, у которого не было сомнений. «Распад, разложение страны врага изнутри» — с самого начала было частью немецкой военной стратегии. Для созданного при министерстве иностранных дел «Фонда рептилий» до 1918 года было переведено 382 миллиона марок для подрывной деятельности. «Разложение» включало в себя также и осуществление революции в России.

В апреле 1917 года правительство кайзера разрешило проезд через Германию Ленина, его жены и добрых двух десятков сторонников в пломбированном железнодорожном вагоне из швейцарской эмиграции, чтобы они через Швецию и Финляндию попали в Россию. Там Ленин должен был с помощью значительной финансовой поддержки из Германии развязать революцию и заключить сепаратный мир.

Духовная антимодель

Всемирное историческое значение этой поездки на поезде долгое время недооценивалось. В действительности же Ленину удалось спустя несколько месяцев привести к перевороту в уставшей от войны, социально разорванной и голодающей стране. В пропагандистски возведенном до «октябрьской революции», а фактически проплаченном государственном путче в 1917 году окончательно пропала не только старая Россия, но и новая Россия февральской революции 1917 года, Россия первых, осторожных реформ.

С ленинского «красного октября» начался страшный путь советского века: восхождение к мировой державе, сопровождаемое на протяжении десятилетий безграничным насилием и сумасшедшим террором, жертвами которого стали миллионы советских граждан — до 20% населения. Путч Ленина и мирное соглашение с кайзеровской Германией смогли оттянуть поражение Германии, но не остановить. Вскоре две страны, изгнанные из мирового сообщества, стали партнерами, полными противоречий и страшно похожими друг на друга: мечтающие о мировой революции коммунисты Советской России и жаждущие реванша консервативные элиты в Германии после Версаля. Две парии мировой истории, которым было словно предсказано и далее быть предназначенными друг для друга в некоей «общности судеб», также и когда речь шла о новом завоевании «средней Европы», таких государств как Польша, которая вскоре снова попала в тиски обеих «соседей». Россия, похожая на духовное прибежище, казалась многим немцам антиподом западного модерна со всеми его кризисами. Была ли эта якобы столь близкая к Богу «униженная» Россия первоначально и по природе своей верующая истинным обществом людей, готовых к жертвам? Обещание спасения — это невозможно понять умом?

Россия казалась альтернативой апокалиптического бесчеловечного капитализма со своей западной «цивилизацией», которая принесла лишь нужду и войну. Вскоре возник новый миф о России: германо-российская «общность судеб» как выражение совместного восстания против системы ценностей Запада. «Такими паролями до 1933 года авторы консервативной революции боролись с прозападной ориентацией Германии», говорит ведущий немецкий историк Хайнрих-Август Винклер (Heinrich-August Winkler) об опасном мифе «общности судеб» и питательной духовной среде мечтающих о России, как, например, в АдГ и у Левых. «Россия и Германия должны рука об руку вместе идти в будущее», — писал Томас Манн в 1921 году и выразительно добавил: «Нет ничего более истинного в духовном плане». Немцы и русские — два больших страдающих народа, однако предназначенные к страшному будущему. Просто естественные союзники, завоевывающие Европу.

Так начался страшный германо-русский «особый путь», который привел сначала к Рапалло и к новому вооружению Германии, а позже к пакту Гитлера-Сталина, к военному союзу двух диктаторов, которые в полном согласии разделили между собой Восточную Европу. То, что вторая мировая война для Советского Союза началась не только 22 июня 1941 года, а в день ввода советских войск на восток Польши уже 17 сентября 1939 года, что вермахт и Красная Армия провели совместный парад победы и также что террористические секретные службы гестапо и НКВД там координировали свои действия — все это сегодня не относится к официальной российской картине истории, об этом даже не вспоминают. В государственной памяти, направляемой политологами, почетное место занимает также Сталин как полководец и экономический менеджер — а путинский министр культуры Владимир Мединский имеет право работать над конструкцией новой российской правды: он расценил пакт Гитлера-Сталина как «колоссальный успех сталинской дипломатии». Ничто из этого не уменьшает германскую вину. Невысказанное, что однако постоянно приходится высказывать.

Немцы и вермахт совершили преступления против народов Советского Союза в Бабьем яре, в Ленинграде и в тысячах мест в стране, имена которых в Германии почти никто не знает. Центром расистской войн на уничтожение стали Белоруссия и Украина, сегодня второе по площади государство Европы. И это тоже относится к правде о «Великой отечественной войне». А то, что советские люди позже милосердно протянули немцам руку,это все еще похоже на чудо. Обещания многих немцев дружить — также и такое обещание Герхарда Шредера — подпитывается чувством вины из-за этого «чудесного прощения» также как и сознательно демонстрируемый траур Йоахима Гаука. Ему принадлежит заслуга, что он как президент ФРГ вспомнил о судьбе более чем пяти миллионов советских военнопленных, из которых более трех миллионов умерли в муках. Также и они стали жертвами войны на уничтожение, которую вскоре после ее окончания забыли или все свои страдания обратили против немецких военнопленных в советских рабочих лагерях. Так функционировала политика истории по западногерманскому образцу.

Проигравшие в истории

Настоящей компенсации выжившим никогда не было. Лишь спустя 70 лет после окончания войны в 2015 году правительство ФРГ пошло на символический жест, так называемое «признание вины» в виде выплаты по две с половиной тысячи евро. Десятилетиями правда о войне замалчивалась, как в ФРГ так и в «антифашистской» ГДР и в Советском Союзе, там ее похоронили под помпезно инсценированными мифами о победе в «Великой отечественной войне».

Лишь при гласности Михаила Горбачева советские граждане узнали истинное число жертв: свыше 26 миллионов человек, из них до 18 миллионов — гражданское население. Изучена, пережита эта правда однако так никогда не была. Опыт сталинского террора сформировал Михаила Горбачева, крестьянского сына из пыльных степей российского юга, выросшего в глубокой бедности. Ему, романтическому идеалисту, который верил в демократический социализм, в своего рода вторую Пражскую весну для Советского Союза, довелось в 1989 году изменить мир. Мирные революционеры ГДР, западного фронтового государства на Востоке, надеялись на то, что дело не дойдет до «китайского решения», до кровавого подавления протестного движения. И в этот единственный раз большой «советский брат» их не разочаровал.

Пала стена. Однако ровно 400 тысяч размещенных в ГДР солдат Красной Армии и их танки оставались в казармах. И они также не пришли на помощь отчаявшемуся офицеру КГБ Владимиру Путину, который оказался окружен в Дрезденской резидентуре советской секретной службы немецкими демонстрантами. Насилие более не было вариантом для Горбачева. Правда американцы и немцы некоторое недолгое время чествовали его. Однако в видении «Горби» Общего Европейского дома они были так же мало заинтересованы, как и в стратегической экономической помощи, возможно, своего рода плане Маршалла. И вскоре из Михаила Горбачева получился трагический герой, хотя и любимый немцами русский, которого однако не понимали и презирали в собственной стране. Там он был предателем, на котором лежит ответственность за развал Советского Союза, жалкий конец супердержавы. Прежде всего в сравнении с объединенной Германией он был безусловно проигравшим в истории, люди в России остались в состоянии коллективного унижения, к которому они в течение лет недовольно привыкали, колеблясь между комплексом неполноценности и чувством превосходства.

Большой демократический шанс, российский шанс века, в 90-е годы был упущен прежде всего собственными коррумпированными элитами. И также и у Владимира Путина есть свое совершенно собственное представление о демократии и правовом государстве. Дело не стало проще от того, что освоение очень сложного постсоветского пространства в основном было предоставлено технократическому ЕС и президент США Джордж Буш думал, что должен нести факел свободы вместе с членами НАТО именно в Грузию и на Украину. Каким-то образом Россия все же относится к Европе, однако остается вне ее. Российские элиты искали однако больше чем интеграцию в Запад — безопасность от Запада, включая зону влияния «привилегированных интересов». Железный занавес пал. Однако остался забор из колючей проволоки НАТО, а восточнее от этого — пустынный духовный ландшафт.

Именно в эти годы в Германии не было воли и экспериментов для сильного стратегического усилия: новая Восточная политика для Восточной Европы — постсоветские государства и Россия. Слишком долго полагались на германо-российскую мужскую дружбу Шрёдер-Путин, Россия — как главное дело: экономическое переплетение прежде всего в энергетическом секторе сделало бы это реальной политикой — в привязке к экономическим компонентам восточной политики, таким, как легендарная сделка с трубами для газопровода. Так Герхард Шрёдер хотел позиционировать себя как наследник Вилли Брандта по Восточной Европе. Однако Восточная политика Вилли Брандта не была связана с соглашениями с лидерами, как позже у Эгона Бара или у Гельмута Коля, которые делали ставку на «безопасность путем умиротворения»: говорилось, что реформы в Восточной Европе и в Советском Союзе должны были начаться сверху, они не должны делаться правозащитниками и диссидентами. Народ, мол, должен стать в конце очереди.

Уже вскоре критики задали вполне справедливый вопрос: откуда у Запада право просто замалчивать репрессии этих режимов. Внешний мир нуждается во «внутреннем мире» между гражданами и их государством — все иное просто «дурацкая утопия». С этой правдой чешский правозащитник и позже президент Вацлав Гавел еще в конце 1989 года столкнулся с восточноевропейской политикой. Франк-Вальтер Штайнмайер продолжил это с «партнерством для модернизации». Экономическое переплетение, по его словам, создает безопасность, а безопасность укрепляет мир. Это была огромная ошибка. Канцлер ФРГ Шрёдер продавал свою российскую политику как «европейскую восточную политику».

С внешнеполитическим поворотом Путина, который проявился с 2007 года, а самое позднее в 2014 году выяснилось, что такое политическое равновесие было неправильным. Достаточно было одному нарушить его — например, в Крыму или на востоке Украины. При этом Владимир Путин надеялся на понимание со стороны немцев. В своей речи по поводу «возвращения Крыма в состав Российской Федерации» он четко указал на роль Москвы во время переговоров об объединении Германии: после развала Советского Союза, сказал он, «русский народ стал одним из крупнейших, если не самым крупным разделенным народом на планете».

В отличие от других (западных) союзников Россия поддержала стремление немцев к единству нации. «Я уверен, что вы это не забыли, и надеюсь, что граждане Германии поддержат также и стремление русского мира, исторической России к объединению». Это был сильный просчет: ибо Ангела Меркель была против каких бы то ни было германо-российских особых отношений, против российских зон влияния и сантиментов. Она чувствовала, что Путин и его политика непредсказуемости обошли ее, даже обманули. Кстати, Германия и Россия с 1939 года более не заключали никаких территориальных соглашений, ядовито сообщили из МИДа. Вместо этого ЕС объявили и продлили под немецким руководством санкции. Сегодня в Берлине говорит о том, что «неверно прочитали Путина», что не хотели видеть его стратегический отход от Европы.

Что недооценили в Берлине: Владимир Путин чувствует себя достаточно сильным, чтобы выйти из заявленного в 1989 году демократического свода правил, такого, как, например, Парижская хартия, которая, по его представлениям, противоречит национальным российским интересам. Путинская новая внешняя политика нацелена на отказ США от роли мирового лидера и на глубокую обеспокоенность Запада. Его внутренняя раздробленность и пропагандистски подогреваемое и финансируемое Кремлем усиление антиевропейских популистов дают ему шанс создать конфликт мирового порядка. Так российский министр иностранных дел Сергей Лавров использовал свое выступление на Мюнхенской конференции по безопасности в прошлом феврале для того, чтобы сообщить собравшимся руководителям политики безопасности пожелания и волю своего президента, согласно которым Россия теперь пойдет по пути «постзападного» миропорядка.

Старые элиты должны будут дать простор новому, мультиполярному порядку суверенных государств в своего рода оркестре великих держав, в котором каждый следует своим «национальным интересам». Один немец, который уже много лет дружит с Путиным, сказал, что отношение Путина к Западу можно свести к одному предложению: «Можете меня лизнуть в…!» Чувствуя себя морально и в военном отношении снова на правильной стороне истории, путинская Россия определяет себя как часть «глобального Незапада»: «Россия снова учится быть самой собой», —говорится в российских СМИ. А конфронтация является германо-российской реальностью. Ибо Германия, как можно предполагать, не последует за Россией и ее президентом по пути в «пост-западный» мир. Этот путь ведет из Европы и в исторический тупик. А Россия должна оставаться для Германии всегда самой важной страной восточнее границ ЕС и НАТО, оставаться привязанной к ее людям. А Германия должна поддерживать ее в поисках внутреннего мира — ибо люди в России ничего не заслужили так сильно, как, наконец, жить в мире с самими собой и со своими соседями.

Однако Россия «для немецкой политики не важнее, чем совокупность немецких отношений с ее восточными соседями», — сказал многолетний политик из СДПГ Карстен Фойгт (Karsten Voigt). И: «Тот, кто стремится к цели надолго согласовать европейский мирный порядок с включением России, не должен переставать измерять поведение российского руководства обязательными принципами и нормами такого порядка». Возможно, это так: иногда требуется дистанция, чтобы рискнуть начать заново. Во имя дружбы и мира.