«Весной 1932 года находившиеся в безысходном положении чиновники, боявшиеся потерять свою работу и даже свои жизни, понимали, что страну, вероятно, ожидает новый голод, и тогда они начали запасать зерно во всех местах и любым способом. Массовая конфискация прошли по всей территории СССР. А на Украине она проводилась с почти фанатичной интенсивностью».
Я процитировал несколько строк из «Красного голода» (Red Famine), из блестящей новой книги Энн Эпплбаум (Anne Applebaum), посвященной политике массового голода, которую Иосиф Сталин проводил в отношении Украины в начале 1930-х годов. Согласно существующим оценкам, 5 миллионов людей или даже больше погибли в течение нескольких лет. Уолтер Дюранти (Walter Duranty), корреспондент газеты New York Times в Советском Союзе, настаивал на том, что эта история о голоде является лживой. Он получил Пулитцеровскую премию за опубликованные в газете New York Times репортажи, которые впоследствии были названы «совершенно недостоверными».
Возникает вопрос: какое количество читателей знакомы с этой историей злодеяний и их опровержений, если не считать тех, кто имеет обо всем этом лишь туманное представление? Скольким людям знакомо имя Лазаря Кагановича, одного из главных приспешников Сталина в проведении той политики, которая и стала причиной голода? А что можно сказать о других главах, больших и маленьких, в истории коммунистического ужаса — от депортации крымских татар, от бесчинств сторонников «Сияющего пути» в Перу до психушек брежневской эпохи, в которых держали и пытали политических диссидентов?
Почему людям, которые знают все о пресловутой тюрьме на острове Роббен (Robben Island) в Южной Африке, ничего не известно о тюрьме на кубинском Острове пиний? Почему марксизм все еще серьезно воспринимается в университетских кампусах и в прогрессивной прессе? А у тех людей, которые справедливо требуют убрать статуи конфедератов, не возникает хоть что-то похожее на чувство внутреннего отвращения, когда они видят неформалов в футболках с портретами Ленина или Мао Цзэдуна?
Оригинальными эти вопросы назвать нельзя. Но их стоит задавать, потому что многие из сегодняшних прогрессистов продолжают оставаться в опасном промежуточном положении полуотрицания в отношении наследия коммунизма спустя целый век после его рождения в России.
Нет, они не являются истинно верующими коммунистами. Да, они знают о цене Большого скачка и о Полях смерти. Нет, они не устраивают заговор для подрыва демократии.
Но они настаивают на том, что существует принципиальное различие между нацизмом и коммунизмом — между расовой ненавистью и классовой ненавистью, между Бухенвальдом и ГУЛАГом, — которое в моральном отношении ставит последний выше первого. Они будут пытаться отделить теорию коммунизма от коммунистической практики в попытке оправдать само учение. Они будут уравновешивать признание репрессий и массовых убийств при коммунизме ссылками на его «реальные успехи и достижения». Они будут утверждать, что настоящий коммунизм еще не был должным образом испытан. Они будут публиковать статьи о сталинистке и драматурге Лилиан Хеллман с таким пониманием и сочувствием, которые они никогда не проявляют в отношении кинорежиссера Элиа Казана (Elia Kazan).
«Прогрессивная интеллигенция „выступает в качестве морального судьи по отношению к одной части мира, тогда как по отношению к революционному движению она проявляет безграничную терпимость, — отметил французский ученый Раймон Арон в своей вышедшей в 1955 году книге „Опиум интеллектуалов". — Сколько интеллектуалов пришли в революционную партию по пути морального возмущения только для того, чтобы в конечном счете потворствовать террору и автократии?»
В четверг я отметил, что интеллектуалы имеют долгую историю выставления себя на посмешище с помощью своих политических предпочтений, и что этот феномен в полной мере является двухпартийным.
Однако более опасными являются последствия того, что представители левых выступают в качестве попутчиков и защитников. Венесуэла сегодня находится в тисках социалистической диктатуры и представляет собой гуманитарные руины, тогда как ее предсказуемый и печальный курс с восторгом воспринимался традиционными прогрессивными подозреваемыми.
Джереми Корбин (Jeremy Corbyn), один из таких подозреваемых, может стать следующим британским премьер-министром, и отчасти это может произойти потому, что выросло поколение британцев, не имеющее представления о том, что путь от «прогрессивных социальных обязательств» до катастрофических экономических последствий является короткими и прямым.
Берни Сандерс в прошлом году овладел сердцами, если не умами, сторонников Демократической партии, представив «демократический социализм» как продолжение либеральной политики «Нового курса». Этот сенатор от штата Вермонт также настаивает на том, что «бизнес-модель Уолл-Стрита основана на обмане». Попытки обвинить капитализм и финансовые компании тоже являются предсказуемым результатом.
Горький факт состоит в том, что уроки наиболее поразительной стратегической победы Запада в прошлом столетии мы не удосужились серьезно передать другим и в еще меньшей степени усвоили их сами. Та идеология, которая в определенный момент поработила примерно треть мира и способствовала его обнищанию, разрушилась без борьбы, и все могли это видеть. И тем не менее у нас возникают проблемы, когда мы пытаемся осуждать ее, как мы это делаем в отношении похожих проявлений зла. А еще мы относимся к ее сторонникам как к романтикам и идеалистам, а не как к глупцам, фанатикам и циникам, которыми они на самом деле были и продолжают оставаться.
Уинстон Черчилль рассказал о том, как немцы позволили большевикам в 1917 году проехать из Швейцарии в Санкт-Петербург, «и таким образом они применили против России самое страшное из всех возможных видов оружия. Они транспортировали Ленина в опломбированном вагоне, как чумную бациллу».
Спустя столетие эту бациллу так не удалось полностью истребить, а наш иммунитет по отношению к ней продолжает вызывать сомнение.
