Внезапно это случилось. Моя дочь-подросток подняла взгляд от экрана смартфона, как будто даже повела ушами и спросила: «А что это за музыка?»
Она услышала романс Дмитрия Шостаковича из фильма «Овод»: томительный, жгуче горестный и сентиментальный. Мы (то есть я) заговорили о том, как удивительно, что нечто столь красивое могло быть написано под гнетом самой дьявольской в человеческой истории диктатуры — композитором, который временами жил с приставленным к затылку заряженным для казни пистолетом и который, кроме того, хотел создавать нечто совершенно иное, нежели неоклассическую музыку для фильмов.
Для примера я ставлю «Струнный квартет №8» Шостаковича, который часто называют кульминацией его творчества: черное как ночь, устрашающее и обнаженно-откровенное произведение, полное глубокой меланхолии, горя и отчаяния.
Как один и тот же человек может говорить в таких разных тональностях?
Чтобы попытаться удержать интерес, я рассказываю широко известную историю о том, как Иосиф Сталин в 1936 году присутствовал на постановке оперы Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда» и после этого приказал опубликовать свою уничижительную оценку творчества композитора на передовице газеты «Правда». Под заголовком «Сумбур вместо музыки» опера Шостаковича получила приговор как «декадентская» и лишенная «здорового вкуса». Разгромная критика была также направлена на него самого: утверждалось, что он представляет опасность для советской музыки и социализма в целом.
Это была анафема с самых верхов и, по большому счету, смертный приговор для композитора.
Тем не менее каким-то чудом он выжил. В том числе для того, чтобы стать главным героем романа британского писателя Джулиана Барнса (Julian Barnes) «Шум времени», который сейчас выходит и в переводе на шведский. Как подчеркнул Лейф Церн (Leif Zern) в своей рецензии на английский оригинал в Dagens Nyheter в прошлом году, книга подлила масла в огонь споров на тему того, какую роль играл Шостакович во времена советской диктатуры, споров настолько интенсивных и масштабных, что их даже стали называть «войнами Шостаковича».
Почему судьба Дмитрия Шостаковича кажется такой актуальной именно сейчас, ровно 100 лет спустя после русской революции? Может быть, потому что его история внушает некое предчувствие о том, что скоро случится — и в России, и в мире. Русско-американская писательница Маша Гессен много раз рассказывала о том, как ей звонил российский президент Владимир Путин, и это был странный диалог, очень напоминающий абсурдный телефонный разговор Шостаковича и Иосифа Сталина, описанный в романе Барнса. Он иллюстрирует ту смесь угроз и восхищения, которая присутствовала в отношениях многих русских правителей к великим поэтам и художникам.
Новая Книга Маши Гессен «Будущее — это история. Как тоталитаризм снова завоевал Россию» убедительно показывает, как путинские политические проекты сводятся к тому, чтобы заполнить пустоту, которую Советская империя оставила после себя во многих людях. Ностальгия здесь — один из важнейших инструментов: например, Шостаковича чествуют как пример чего-то позитивного, что было в советские времена, замалчивая при этом, что его лучшая музыка часто писалась вопреки, а не благодаря советской общественной системе и ее репрессиям.
Кроме того, в последние годы многие дирижеры изучали амбивалентность в жизни и музыке Шостаковича. С год назад эстонский дирижер Неэме Ярви (Neeme Järvi) представил несколько произведений композитора, выполненных по государственному заказу, в том числе напыщенную ораторию, написанную для восхваления лесопосадок Иосифа Сталина («Великого садовника») в 1949 году. Аргумент Ярви состоял в том, что эти чисто пропагандистские работы сегодня актуальны более, чем когда-либо: не в последнюю очередь потому, что демонстрируют, какую функцию музыка и искусство могут выполнять в тоталитарном обществе, к которому сейчас возвращается Россия.
На другом конце спектра находится лояльный к Путину дирижер Валерий Гергиев, один из величайших интерпретаторов Шостаковича, который в 2008 году поехал в разрушенный город Цхинвали в Южной Осетии, чтобы представить «Симфонию №7» Шостаковича, несущую сильный символический заряд, ведь она была написана для осажденного Ленинграда в 1942 году. Тем самым он хотел выразить свою поддержку русским войскам в войне против Грузии.
Книга Джулиана Барнса — в первую очередь блестящий роман о колебаниях человека между мужеством и слабостью. Но он также актуализирует и вопрос роли искусства и ответственности художника в эпоху, которая движется в сторону авторитаризма. Немецкий канцлер Ангела Меркель в одном интервью рассказала, что роман заставил ее вспомнить, почему она во времена детства и юности в ГДР решила стать физиком, а не музыкантом. Будучи физиком, она сохраняла свободу слова и могла не бояться за свою жизнь. Книга о Шостаковиче напомнила ей, какое это блаженство — жить в свободной стране.
Поддержал ли бы сам Шостакович Путина или Pussy Riot? Этого мы знать не можем. Но и его судьба, и его музыка показывают, что искусство может быть как средством пособничества, так и средством противостояния, и в обоих случаях оно одинаково эффективно. В его музыке есть все те противоречивые силы, которые присутствуют в каждом человеке. Думаю, именно поэтому мы и не можем перестать ее слушать.
