«Жизнь, которая у нас есть, слишком трудна для нас, — писал Зигмунд Фрейд. — И чтобы ее пережить, мы не можем отказаться от паллиативных мер».
Когда в 2015 году к власти в Польше пришла партия «Право и справедливость» во главе с Ярославом Качиньским, она начала именно с паллиативных мер. Из последних — законопроект, запрещающий обвинять поляков в Холокосте и других военных преступлениях, которые имели место во время немецкой оккупации Польши. Сейм и Сенат уже поддержали эту инициативу, а у президента Анджея Дуды есть 21 день для размышлений.
Представленный законопроект — часть так называемой программы «хороших перемен», которую вот уже второй год реализует партия «Право и справедливость». Среди таких «реформ» — попытки узаконить контроль властей над СМИ, а также драконовский закон о запрете абортов. Даже речи, с которыми польские политики выступают на публичных мероприятиях, чем-то напоминают старые коммунистические времена. Иными словами, польские либералы теперь как те «свиньи, которых оторвали от корыта».
Во времена оккупации поляков-коллаборантов, которые — дабы не попасть в немилость — регистрировались как этнические немцы, называли «фольксдойчами». Сегодня же так можно назвать тех граждан, которые просят ЕС урезонить польское правительство, которое нарушает Конституцию. К примеру, учреждает законы, перечеркивающие независимость судебной системы.
Из культурных институций правительство уже давно выдавило любые критические мнения. В 2016 году, член партии «Право и справедливость» и он же — министр культуры Пиотр Глински объявил о намерении ликвидировать Музей Второй мировой войны в Гданьске. И это после того, как на его сооружение потратили 120 миллионов долларов. Музей был создан с международным размахом. Экспозиция в нем начинается с истории той катастрофы, которая началась после Первой Мировой: укрепление итальянского фашизма, немецкого нацизма, польского авторитаризма, японского империализма и сталинизма.
Польский историк Анна Мюллер, преподающая в Мичиганском университете, помогала в разработке музейной экспозиции. Однажды она встретилась с польским священником Миколаем Склодовски, который родился в концентрационном лагере Равенсбрюк в 1945 году. Он показал Мюллер медальон Святого Николая, который мама будущего священника прятала в бруске мыла. Складовски отдал этот медальон музею. Сейчас там более 13 тысяч подобных реликвий. […]
Но сегодня польское правительство говорит, что музей не в полной мере выражает польскую точку зрения на войну. Директор музея Павел Мачевич уже уволен, главные музейные экспонаты еще на месте. Но из экскурсионной программы убрали документальный фильм, 5-минутную хронологию важных событий: от Корейской войны, оживления Ку-клукс-клана, убийства Кеннеди и всемирно известной речи Мартина Лютера Кинга «У меня есть мечта» до испытаний атомной бомбы, польской «антисионистской» кампании 1968 года, движения «Солидарность», встречи Рейгана с Горбачевым. Тут же и 11 сентября, Иракская война, ад в Алеппо и беженцы, тонущие в Средиземном море.
Да, не все в этом фильме «антипольское». Эта последовательность международных событий, пересматривая которую, ты задумываешься: что в ней было локальным, а что — глобальным; что из этих ужасов осталось позади, а что нет. Отрицание глобального — или так называемая исключительность — это суть «исторической политики» Польши, главная цель которой — изменить взгляд на события 20-го века и оправдать поляков. Основополагающие принципы просты: ореол мученика, манихейское разделение между невинностью и виной, а также уверенность в том, что все плохое приходит извне.
Впервые поляки совершили попытку «переворота» в 2006 году после публикации книги «Соседи» Яна Томаша Гросса. Тогда партия «Право и справедливость» тоже была у власти и тоже пыталась продвинуть идею о криминальной ответственности за обвинение поляков в причастности к преступлениям нацистского и коммунистического режимов. Один польский историк Дариуш Стола высказал протест: «Если ни группы, ни отдельные поляки не имеют ничего общего с этими преступлениями, тогда к чему весь этот шум вокруг наследия коммунистического режима? В конце концов, все плохое сделали инопланетяне, наиболее вероятно, что марсиане».
Тогда польские суды признали закон неконституционным. Но 26 января этого года Сейм все-таки возобновил проект, настаивая на статье, предусматривающей до 3-х лет лишения свободы для тех, кто «публично приписывает Польше или польскому народу ответственность или совместную ответственность за нацистские преступления, совершенные Третьим Рейхом», а также «другие преступления против мира, человечества и военные преступления».
Польский Центр исследований Холокоста ответил: «Мы считаем принятый закон инструментом, предназначенным для содействия идеологической манипуляции и навязывания исторической политики польского государства». В 2015-2017 годах в Польше количество преступлений на почве ненависти возросло на 40%. А в апреле 2016 кабинет министров ликвидировал созданный в 2013 году Совет по борьбе с расовой дискриминацией, ксенофобией и связанной с ними нетерпимостью.
В мае 2016 года польского драматурга Павла Демирски жестоко избили за защиту пакистанца, которого преследовали футбольные болельщики. В сентябре, когда историк Эжи Кохановски ехал в трамвае в Варшаве со своим коллегой-гостем из Германии, к нему подошел мужчина и попросил прекратить разговаривать по-немецки. Кохановски ответил, что его друг не разговаривает по-польски. В ответ мужчина начал его избивать. Водитель трамвая отказался звонить в полицию, а профессору Кохановски в тот вечер наложили 5 швов. Одно из последних происшествий в этой цепочке — День независимости Польши 11 ноября. Тогда тысячи националистов промаршировали по улицам под лозунгами «Мы хотим Бога» и «Польша только для поляков».
В своей книге «Ревностные поподручные Гитлера» (Hitler's Willing Executioners), американский политолог Дэниэл Голдхаген утверждал, что немцы на протяжении несколько поколений были заражены яростным антисемитизмом. Мол, они были плохими людьми, которые испытывали удовольствие, убивая евреев. Немецко-американский философ еврейского происхождения Ханна Арендт не разделяет эту точку зрения. «Много лет после того, — писала историк вскоре после войны — мы встречали немцев, которые говорили, что им стыдно быть немцами. Тогда я часто испытывала соблазн ответить, что мне стыдно быть человеком».
В продолжение этой дискуссии, чешский политолог Павел Барса писал, что «если Голдхаген прав, то мы можем спокойно спать». Но если правда все же на стороне Арендт, а также Фрейда, то мы уже больше никогда не сможем спать спокойно. Один из самых неприятных месседжей Фрейда заключался в следующем: то, что нам угрожает, никогда не бывает безопасно за пределами нас самих. Историческая политика — это как национализм в более широком понимании. И в Польше, как и везде, это не что иное, как механизм уклонения от ответственности, попытка психологического оправдания посредством экспорта вины и стремления найти безопасное место в мире.
