1 марта 1881 года (по старому стилю) царь Александр II ехал своим обычным маршрутом на развод караулов, когда террорист бросил бомбу в его экипаж. Царь выжил при первом взрыве, но вторая бомба террориста оказалась смертельной.
Сколькими же открытиями мы обязаны русским! Ленин изобрел политическую систему, которую мы называем тоталитаризмом. Советский Союз стал первым государством, построенном на терроре и первым «однопартийным государством». (Ранее партия, как и предполагает само слово, представляла лишь часть общества). Первым романом-антиутопией стал не «Дивный новый мир» Олдоса Хаксли и не «1984» Джорджа Оруэлла, а «Мы» Замятина, с которым прекрасно были знакомы и Хаксли, и Оруэлл. Царская Россия послужила вдохновением и для лагерной литературы XX века, выросшей из «Записок из мертвого дома» Достоевского, и для «террористической литературы», основой для которой послужил роман Достоевского «Бесы». Лагеря, антиутопия, терроризм — о чем бы ни шла речь, история России была благодатнейшей почвой для литературы. Как, впрочем, и для политического языка: слово «интеллигенция» происходит из России, где оно появилось около 1860 года; а американских «популистов» 1890-х годов опередили российские народники (популисты) 1870-х. Политический экстремизм и великая литература — вот две одержимости России.
Россия была также первой страной, где молодые мужчины и женщины на вопрос о том, кем они хотели бы стать, могли ответить «террористом». Начиная с 1870-х годов, терроризм стал почетной, пусть и опасной, профессией. Он часто становился семейным делом, где бывали задействованы братья и сестры поколение за поколением. Историки порой возводят современный терроризм к итальянским карбонариям начала 19-го века, но именно Россия придала ему беспрецедентное значение. Невозможно говорить об истории последних 50 лет царской России, не затронув истории терроризма. Точно так же, как у нас сегодня терроризм ассоциируется с радикальным исламом, в то время у европейцев он ассоциировался с «русским нигилизмом». К началу 20 века ни одна другая профессия не пользовалась большим престижем среди хорошо образованных русских, если не считать литературы.
История России, как отмечал один из персонажей писателя Василия Гроссмана, выступает наглядным уроком для всего остального мира — уроком, который мир так и не смог выучить. Люди до сих пор романтизируют революционное насилие, как мы видим на постерах с ангельским образом Че Гевары. В царской России менталитет, окрещенный впоследствии Томом Вулфом (Tom Wolfe) «радикальным шиком», увлек образованное общество. Привилегированные сословия поощряли тех, кто потом уничтожит их.
Терроризм возникал во многих культурах, но русский терроризм, насколько мне известно, уникален в одном отношении: он связан тесными узами с литературой. Дело не только в том, что великие писатели, такие как Достоевский и символист Андрей Белый (автор романа «Петербург») написали главные романы о терроризме, но террористы и сами писали захватывающие мемуары и художественную литературу. Князь Петр Кропоткин, когда-то самый влиятельный анархист мира, был автором шедевра русской автобиографической прозы «Мемуаров революционера». Многие другие террористы, и, главным образом, женщины оставили классические повествования о террористических движениях. Когда убийца Сергей Кравчинский сбежал в Европу и взял фамилию Степняк, он прославился в мире как своей историей «Подпольная Россия: революционные профили и очерки из жизни», так и романом «Андрей Кожухов» [«Карьера нигилиста»]. Еще большего удивления заслуживает Борис Савинков, в течение длительного времени возглавлявший самую главную террористическую организацию России и ответственный за громкие убийства высокопоставленных чиновников: он также опубликовал свои «Воспоминания террориста», а также три романа о террористах. Порой трудно понять, требовалась ли террористическому движению литературная обработка или к нему примыкали специально, чтобы получить захватывающий литературный материал.
Масштабы терроризма в 19-м и 20-м веках в России не укладываются в голове. По свидетельству лучшего историка террористического движения Анны Гейфман, терроризм затронул почти всех. Обычно указывается небольшая предыстория 1860-х — начала 1870-х годов, далее наступает «героическая стадия» с 1878 до 1881 года, а потом — после перерыва — наступает период, когда терроризм принял ошеломляющие масштабы. В 1866 году Дмитрий Каракозов, член радикальной подпольной организации под названием «Ад», совершил покушение на царя и был повешен. Сергей Нечаев, чья история послужила основой для романа «Бесы», не только совершил убийство, но и, что более важно, написал печально известный «Катехизис революционера», ставший образцом для будущих революционеров. У подлинного революционера, согласно Нечаеву, «нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единственным
исключительным интересом, единою мыслью, единою страстью — революцией». Он должен подавлять все чувства сострадания, любви, благодарности и «даже чести». Для него существует единственный существующий критерий добра и зла: «Нравственно все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что мешает ему». Революционер без лишних колебаний использует других людей, в том числе и других революционеров, что Нечаев и делал. По сравнению с ним Макиавелли был просто тряпкой.
В середине 1870-х годов мужчины и женщины, придерживающиеся идеалистических ценностей, стали «популистами» и «пошли в народ». Они хлынули в деревню, чтобы вобрать природную душевную щедрость народа, обучая их попутно социализму. (Я описывал недавно это движение на страницах этого издания). На крестьян эти уроки не произвели должного впечатления, вследствие чего народников часто сдавали в полицию, подобно тому, как это описывает Тургенев в романе «Новь». Не отказываясь от своих идеалов, популисты решили реализовать их без участия народа и даже против воли народа при помощи террора и государственного переворота. По иронии судьбы они назвали свою организацию «Народная воля». Впоследствии, в 1881 году, они совершили успешное покушение на царя.
Почему их мишенью стал Александр II, самый либеральный царь за всю историю России? Александр освободил крепостных, предоставив, таким образом, свободу трети населения, которое полностью принадлежало частным землевладельцам, не говоря уже о том, что то же количество принадлежало царской семье. До освобождения крепостных крестьян в 1861 году обычным делом была их продажа, покупка и передача другому собственнику в результате проигрыша в карты. В числе «великих реформ» Александра II — создание органов самоуправления, сначала в деревнях (1864), а потом и в городах (1870). Вся судебная система была реформирована в соответствии с западными образцами. В результате модернизации армии в 1874 году обязательная военная служба сократилась с 25 до шести лет. Несмотря на все это, радикалы настаивали, что терроризм — это их единственный путь. «Не было никаких надежд добиться чего-либо законными и мирными методами, — невозмутимо объяснял Степняк. — После 1866 года человек должен был быть или слепым, или лицемером, чтобы верить в возможность каких-либо улучшений без применения насилия». В день своего убийства царь одобрил реформу движения в направлении к созданию конституции.
«Героический период» русского терроризма начался в январе 1878 года, когда Вера Засулич выстрелила в генерала-губернатора Трепова, приказавшего выпороть розгами одного представителя интеллигенции, как будто он был каким-то крестьянином: эти радикалы серьезно относились к своим классовым привилегиям! На суде по делу Засулич ее адвокат, Кларенс Дэрроу (Clarence Darrow) своей эпохи, по сути предъявил обвинение Трепову, изобразив Засулич святой. Как следовало из его речи, она жила в «деревенской глуши» — на самом деле, она разъезжала с пистолетом по революционной коммуне — когда услышала о возмутительном указе Трепова и решила принести себя в жертву в борьбе за справедливость. Сливки общества бились за то, чтобы попасть на этот судебный процесс, аплодировали защите и были довольны, когда суд вынес немыслимое решение оправдать Засулич.
Вскоре после этого Степняк преследовал генерала Николая Мезенцева, шефа российских жандармов, и, застав его без охраны, нанес ему удар в спину кинжалом, повернул его в ране и сбежал. Степняк стал любимцем британского общества, подружился в числе прочих с Уильямом Моррисом (William Morris) и Джорджем Бернардом Шоу (George Bernard Shaw). За границей радикалы заявляли, что хотели добиться всего лишь базовых гражданских свобод, но на самом деле, они либо отрицали западные «свободы» или выступали за них, только потому, что они могли облегчить организацию революции. Они выступали против демократии, потому что очень хорошо знали, что никогда не получат поддержки со стороны крестьян. Как отмечает один историк, «террор представлялся проще, чем перспектива биться головой об стену крестьянского безразличия». Он давал небольшой группе возможность деморализовать правительство, создавая при этом мистический налет насилия, чтобы обеспечить бесконечное количество новобранцев. Обе эти цели были достигнуты.
История о том, как «Народная воля», первая в мире террористическая организация современного образца, убила царя, представляет собой захватывающее чтение. У выживавшего в одном покушении за другим Александра II, казалось, был ангел-хранитель. Ему, безусловно, какое-то время очень везло. Террористы вырыли туннель под улицей, где он должен был проехать, и заложили туда взрывчатку, но маршрут царя изменился. Потом они взорвали железнодорожный вагон, в котором, по их расчетам, должен был находиться царь, но взорван был вагон для багажа, как выяснилось, это произошло в результате изменившихся в последнюю минуту распоряжений. Самая удивительная попытка покушения произошла, когда террористы взорвали столовую залу Зимнего дворца, намереваясь убить царя и всех присутствовавших. Некомпетентность полиции поражает воображение. Ранее она уже арестовала террориста с картой Зимнего дворца, где крестиком была помечена именно столовая! Караул проверял посетителей Зимнего дворца, не обращая при этом никакого внимания на рабочих, заходивших в подвал и покидавших его. Террористу не стоило труда устроиться на работу во дворец и проносить понемногу динамита каждый день, в результате чего и был организован взрыв. Та бомба убила 11 человек и ранила 56, но Александр II опоздал. «Народная воля» связала свое фиаско с непунктуальностью правителя. «Досаднее всего, — писал один консервативный журналист, — что так называемое политическое преступление стало подлинно национальной традицией».
Полиция наступала все ближе, и 27 февраля 1881 года арестовала руководителя террористов Андрея Желябова, но его функции взяла на себя его любовница Софья Перовская. Террористы добились своего 1 марта, когда убийца бросил бомбу в экипаж Александра II, ранив двух человек — царь при этом остался цел и невредим. Вместо того, чтобы продолжить свой путь, он остановился осмотреть раненых. Бомбист с иронией сказал: «До сих пор Бога благодаришь?», когда второй террорист бросил бомбу. Искалеченный царь умер несколько часов спустя. Под руководством Веры Фигнер «Народная воля» просуществовала еще несколько лет. В 1880-1890-е годы, которые порой пренебрежительно называют «эрой малых дел», терроризм почти взял перерыв. Безусловно, было одно поразительное исключение. 1 марта 1887 года, в шестую годовщину убийства Александра II, группа террористов планировала убить его наместника, Александра III, бросив бомбы в его экипаж, однако их остановила полиция. Заговорщиков приговорили к смертной казни, но царь помиловал всех, кроме пятерых. Один из повешенных — лидер группировки химик Александр Ульянов — был старшим братом Владимира Ленина, который, как гласит легенда, поклялся отомстить за него.
Когда движение возобновилось после 1900-го года, оно выросло до беспрецедентных масштабов. Трудно даже представить размах террора. Партия социал-революционеров (эсеров), основанная в 1901 году, немедленно создала боевую организацию для проведения массового террора. Каждый из трех руководителей партии — вторым был Савинков — стал легендой. В 1879 году в «Народной воле» числилось около 500 членов, а в партии эсеров к 1907 году было уже 45 тысяч. Было создано столько бомб — которые условно называли апельсинами — что в народе шутили, что этих фруктов следует опасаться. В 1902 году эсеры убили министра внутренних дел Дмитрия Сипягина, а в 1904 году — его наместника Вячеслава фон Плеве, а также — в числе прочих — дядю царя великого князя Сергея Александровича в 1905-м.
По подсчетам Гейфман, в период между 1905 и 1907 годом убиты были около 4500 правительственных чиновников разного ранга, а также, по меньшей мере, 2180 обычных граждан, и 2530 были ранены. В период с января 1908 по май 1910-го года властями было зафиксировано 19957 террористических актов, в которых погибли 700 чиновников и тысячи обычных граждан. Обычным делом стали грабежи — которые террористы называли экспроприацией. Террористы грабили не только банки и имперскую казну, но также помещиков, предпринимателей и даже самых обычных людей, у которых едва можно было украсть рубль. Как пишет один либеральный журналист, грабежи происходили ежедневно «в столицах, провинциальных городах, городах местного значения, в деревнях, на больших дорогах, поездах и на пароходах». Газеты публиковали специальные разделы с хроникой актов насилия, и сообщения об убийствах стали встречаться чаще, чем хроника несчастных случаев, связанных с транспортом.
Эсеры были далеко не единственной террористической организацией. Еще больше преступлений совершали разнообразные анархистские группировки. Запаздывавшие большевики старались наверстать упущенное. Несмотря на то, что некоторые другие марксистские партии отвергали терроризм как явление, противоречащее догме о незначительности отдельно взятого человека, большевики все равно применяли его. Преступники, называвшие себя революционерами, примыкали к движению, но, поскольку революционеры и сами набирали в свой состав преступников, и поощряли их за применение насилия, то невозможно очертить грань между революционными и преступными действиями. Некоторые террористы отдавали половину награбленного революционной партии, а вторую половину использовали на приобретение имения или даже собственного дела. В Риге террористы фактически сменили местное правительство за счет системы налогообложения, установки полицейского патруля и, разумеется, создания своей собственной тайной полиции для выявления предателей.
Либеральные профессионалы и промышленники не просто поощряли движение: они предлагали свои квартиры для сокрытия оружия и вкладывали значительные суммы денег. Ленину приписываются слова: «Когда мы будем готовы повесить капиталистов, они будут продавать нам веревку», но было бы правильнее сказать: «Они купят нам веревку». Либералы с гордостью выступали в защиту террористов в суде, в прессе и в Думе. Павел Милюков, возглавлявший либеральную Конституционно-демократическую партию (кадеты) утверждал, что «все средства законны… и все средства следует испробовать». Кадеты отвергали предложение правительства об амнистии политических заключенных, пока в него не включили террористов, которые, как они прекрасно знали, немедленно возобновили бы практику убийства правительственных чиновников. «Осудить террор?— заявлял лидер кадетов Иван Петрункевич. — Никогда! Это будет означать моральное разложение партии!»
Если стратегия состояла в том, чтобы деморализовать правительство, то она сработала. Наличие униформы было достаточным поводом для того, чтобы вы стали мишенью для пули или вам плеснули в лицо серную кислоту — этот метод был еще одним распространенным видом нападения. В Петербурге глава службы безопасности столкнулся с нарушением субординации со стороны агентов, опасавшихся революционеров. Моя любимая история — о журналисте, который спросил редактора, публиковать ли биографию вновь назначенного генерал-губернатора. Последовал ответ: «Не беспокойтесь. Припасите ее для некролога».
(Продолжение следует)
