Интервью с писателем Сергеем Лукьяненко
Встречу с автором известных и успешно экранизированных романов «Дневной дозор» и «Ночной дозор» нам организовали в ресторане «Черный орел» на пражской Кампе. Именно там разворачивается одна из сцен «Дневного дозора», и благодаря популярности автора ресторан превратился в место паломничества российских поклонников Лукьяненко. Об этом свидетельствуют замусоленные экземпляры его романов, которые гости используют вместо книги отзывов.
Deník N: Вы приехали в Прагу на фестиваль «Новый русский фильм», чтобы представить ленту «Черновик», снятую по вашему одноименному роману. Он вышел в 2008 году и повествует о молодом человеке, который вынужден стать своего рода привратником между параллельными мирами. Вы довольны экранизацией?
Сергей Лукьяненко: Не настолько, как хотелось бы. Мне нравится, что осталась основная мысль фильма. Нравится, как сыграли актеры. По-моему, они старались. У фильма есть определенные недостатки в сценарии, и концовка не очень удалась. В фильме, как мне кажется, зря был сделан политический акцент. Это не пошло ему на пользу.
— В вашей знаменитой серии книг «Дозор» вампиры выступают в качестве сверхъестественных существ. Российские читатели ассоциируют вампиров с англо-американской традицией, в том числе «Дракулой» и «Сумерками», или скорее им ближе вампиры из русской классики?
— В России вампиров скорее воспринимают в контексте современных европейских и американских произведений. Мне это совершенно не нравится. Раньше вампир был символом некоего абсолютного зла — существо, которое убивает, чтобы продлить себе жизнь, а это весьма негативный образ. Сегодня из-за целого ряда книг и фильмов вампиры приобрели аристократический и благородный флер. Они по-прежнему убивают и сосут кровь, но остаются при этом возвышенными и прекрасными. Думаю, это плохо. Поэтому в своих романах я описал поведение вампиров и их сущность достаточно беспощадно.
— В вашем новом романе «КваZи», который вскоре выйдет в чешском переводе, фигурируют зомби, ожившие мертвецы. Чем вам интересны эти существа? Для вас они метафора чего-то?
— Сначала мне предложили написать сценарий к фильму про зомби, на чем я от души посмеялся. Во всех фильмах эта тема раскрывается весьма однообразно, и места для этических вопросов уже не остается. Потом мне пришло в голову, что после стадии зомби человек вновь может обрести разум, и я начал раздумывать над тем, как можно было бы сосуществовать с подобными людьми. То есть понимая, через что они прошли. Роман «КваZи» как раз о том, на что мы готовы пойти ради бессмертия. Готовы ли мы стать бессмертными, чтобы улучшить свое собственное существование. Это весьма серьезный вопрос, поскольку развитие нашего общества идет к тому, что постепенно мы обретаем возможность продлевать собственную жизнь (вскоре, быть может, до бесконечности), но в ущерб жизни других людей.
— В ущерб жизни других?
— Уровень жизни и его продолжительность в разных уголках мира очень отличается. Процветающие страны способны обеспечить своим гражданам высокий уровень и продолжительность жизни. Другие страны по-прежнему находятся в катастрофическом положении. Это страны Азии, Африки и так далее. Таким образом, этот огромный дисбаланс между тем, как живут люди в развитых странах и остальном мире, приводит к процветанию одних в ущерб другим.
— То есть персонажи «кваzи» (те, кто пережил стадию зомби — прим. автора) воплощают западного человека и его безмятежный образ жизни?
— Не только западного человека, но и определенное мнение, которое распространено, вероятно, во всем мире. Мнение о том, что часть населения может жить более благополучно, чем другая. В Индии, например, огромная часть населения живет в жуткой нищете. Другая же часть населения живет в достатке на уровне Европы и США. Это очень печальная разница.
— А в России? В вашем романе бессмертные «кваzи» ездят на велосипедах и не едят мясо. Кого они воплощают? Московских хипстеров?
— По сути да. Этот разрыв существует сегодня и в России. Часть людей, особенно в больших городах, живет комфортной жизнью, а для остальных это недостижимый уровень. В России такая же ситуация, как и во многих других странах. Где-то этот разрыв менее очевиден, но в России он очень заметен.
— Кто в этом виноват?
— Думаю, что это следствие царящего индивидуализма. Я не сторонник социализма или коммунизма, но, как мне кажется, наш мир сегодня становится очень жестоким и теряет человечность.
— Фантастика всегда смотрела в будущее, и точно так же коммунистическая идеология была обращена в будущее. Современное политическое руководство России, наоборот, обращено в прошлое. Не плохо ли, что этот взгляд в перспективу утрачен?
— Конечно, плохо, но я бы сказал, что обращенность к традиционализму в России носит скорее внешний и декларативный характер. Например, возвращение к православию как раз поверхностно. В глубине подход к жизни у России западный. За последние 20 лет Россия идет по одному пути вместе с остальным миром. С другой стороны, в последние годы Россия агрессивно защищает свою позицию в мире. Нельзя сказать, что мы предлагаем миру какой-то альтернативный путь, скажем коммунистический. Скорее мы хотим те же права и привилегии, что и остальные страны. В России царит определенное ощущение, что наша страна отвергнута. Это ощущение сохраняется лет 15 и вызывает раздражение.
— Если элиты снова предложат некую позитивную концепцию будущего, не поможет ли это России?
— Бесспорно. Думаю, любая страна должна смотреть вперед вместо того, чтобы возрождать какие-то традиции. Однако всегда в любой стране традиции — это определенная опора для людей. В кризисные периоды народ и власть полагаются на традиции. Возвращение к традициям — это своего рода защитная реакция.
— Ваши книги читает очень молодая аудитория. Как вы оцениваете молодое поколение после стрельбы в керченском колледже и взрыва в Архангельске, которые на совести молодых людей?
— По-моему, произошедшее связано с тем, что утрачена концепция позитивного будущего. Россия пытается во всем копировать западный мир. Несмотря на все конфликты, они являются скорее частностями. Вообще же Россия придерживается общепринятой линии поведения. Загвоздка только в том, что сейчас Россия старается эту модель всеми силами сохранить. Позитивной концепции будущего для молодежи определенно нет. Молодежи предлагается: «Учись, работай и зарабатывай деньги». Это весьма банально и скучно. Молодежь всегда жаждет какого-нибудь судьбоносного прорыва, великого плана. Она не хочет повторять жизнь своих родителей, брать квартиру в ипотеку и работать от рассвета до заката. Но сейчас им никто ничего другого не предлагает. Поэтому молодые люди ищут героизма там, где его нет, включая такие безумные вещи, как террористические акты.
— Мы говорили о копировании Запада. В Чехии, что парадоксально, самая интересная фантастическая литература создавалась в 80-х, еще до революции. Но после нее авторам пришлось равняться на западные литературные произведения, они их часто копировали, и качество стало снижаться. Столкнулась ли российская фантастика с такой же проблемой?
— Да, в советские времена, несмотря на жесткие идеологические рамки, авторы стремились создавать интересные произведения, и иногда это у них получалось. Потом открылся доступ к самой разной мировой литературе, в том числе фантастике, началось копирование и перенимание того, что уже было создано на Западе. Вещей, которые уже отнюдь не новых. Сегодня на подъем идет китайская фантастика, и причина в том, что Китай, который, конечно, тоже во многом копирует Запад, все же старается сохранить свою оригинальность, свой взгляд и свою историю. Мы тоже пережили период, когда фантастику наводнила западная литература. Сегодня ситуация отчасти такая же, но не до конца.
— Давайте еще раз вернемся к теме будущего. После теракта в Керчи вы написали на своей странице в «Фейсбуке», что для молодых «нет настоящей романтики, нет настоящей цели, нет мечты. В итоге один идет на митинг, второй идет на петтинг, третий идет бухать, а четвертый покупает ружье». Но не является ли гражданская активность для молодых как раз «выходом за рамки», о потребности в котором вы говорили?
— Да, но наша митингующая оппозиция очень специфична и очень легко управляема. Зачастую она отстаивает не собственные интересы, а служит инструментом для достижения чужих целей. Так что полноценной оппозиции, которая предлагала бы какой-то привлекательный и правильный путь, у нас на самом деле, по-моему, нет. Есть либо та оппозиция, которая оперирует старыми, еще коммунистическими лозунгами и хочет возвращения к старому, либо та оппозиция, которая отстаивает интересы других стран, а не России. Эта оппозиция предлагает нам вернуться в 90-е и перейти под власть США. «Давайте делать все так, как нам скажут американцы». Ни первая, ни вторая оппозиция не пользуется особой популярностью.
— Популярность правительства после повышения пенсионного возраста тоже снизилась. По-вашему, власть преследует интересы российского народа? И не преследует ли его интересы оппозиция, когда выступает против пенсионной реформы?
— Оппозиция только пользуется этими интересами. Разумеется, повышение пенсионного возраста не в интересах людей. Но, как мне кажется, основная часть оппозиции пользуется этим как предлогом для продвижения своей позиции. Интересы людей тут на самом деле роли не играют.
— Еще к вопросу о будущем. Владимир Путин находится у власти уже 19 лет, то есть дольше Брежнева. Почему за это время российская власть так и не сумела предложить некую концепцию будущего?
— Меркель, по-моему, у власти так же давно, как и Путин.
— Меркель занимает пост канцлера с 2005 года, и сейчас ее последний срок.
— Я думаю, что и Путин не будет больше баллотироваться. Почему у нас нет концепции? Потому что у страны нет собственной идеологии, а есть только общемировая, европейская. Если оценить политику правительства, то это стандартная европейская политика, если оставить в стороне возмущающие Европу факторы, такие как конфликт с Украиной.
— Дело даже не в Украине. Российский оппозиционный сайт The New Times завершает свою работу после разгромного штрафа, а режиссер Кирилл Серебренников уже год пребывает в заключении (режиссера обвиняют в растрате государственных дотаций — прим. автора).
— Я могу привести пример Харви Вайнштейна, который тоже находится под домашним арестом за то, что когда-то к кому-то приставал. Что касается Серебренникова, то, по-моему, дело там исключительно в финансовых вопросах. Был совершен экономический деликт, в котором он оказался замешан. Насколько — этого я не знаю, но никакой политической подоплеки там нет. У нас есть масса режиссеров, которая настроена намного критичнее, чем Серебренников. Что касается The New Times, то у нас есть закон о регистрации СМИ, которые финансируются из-за рубежа. Это копия американского закона. The New Times не сообщил о своей зарубежной поддержке. Многие другие СМИ сделали это и продолжают работать. Тут тоже все по закону. Они его нарушили, поэтому и были оштрафованы.
— Штраф настолько большой, что просто уничтожил их.
— Как говорится, «закон есть закон».
