Права гомосексуалов — по-прежнему дискуссионный вопрос в большинстве бывших советских стран. Они хотят стать частью Запада, но не хотят при этом следовать всем правилам. Последний пример — демонстрации в Тбилиси против шведско-грузинского фильма «А потом мы танцевали» (And then we danced), который повествует о гомосексуальной любви.
17 мая 2013 года, в Международный день борьбы с гомофобией, небольшое ЛГБТ-сообщество собралось в грузинской столице Тбилиси на скромную демонстрацию против гомофобии, трансфобии и бифобии. Я была на главной улице, носящей имя Руставели, и меня едва не сбили с ног тысячи обезумевших «антидемонстрантов». Священники, студенты, женщины и мужчины средних лет обращали гей-активистов в бегство, размахивая пучками крапивы.
«Нам все равно, что думает Европа. Европа должна принять нас такими, какие мы есть. Мы не будем присоединяться к ЕС, если это значит, что гомосексуалам позволят жениться», — сказал мне православный священник, у которого я брала интервью.
Как и остальные «антидемонстранты», он держал в руке пучок крапивы. Чтобы защищаться от геев.
Не стало неожиданностью и то, что кинотеатр «Амирани» в Тбилиси, где показывали фильм «А потом мы танцевали», шведского претендента на «Оскар», забросали камнями. Так что продюсеру фильма Матильд Деди (Mathilde Dedye) стоило бы хорошенько подумать, прежде чем говорить глупости, утверждая, что этот фильм сейчас меняет целую страну. Если все эти летящие камни что-то и доказывают, так только то, что проблема гомофобии в Грузии по-прежнему актуальна.
Грузия — самая современная и наиболее реформированная страна Кавказа. По сравнению с большинством других бывших советских стран Грузия добилась очень многого. Как и Украина. Все грузинские и украинские правительства, вне зависимости от политического цвета, проводят одинаковую политику: они пытаются присоединить свои страны к ЕС и сделать их составной частью Запада.
Но права гомосексуалов — по-прежнему очень дискуссионный вопрос. Этот парадокс не объяснить, если не вспомнить историю этих стран, которую они так ненавидят и с которой не хотят иметь ничего общего. Я имею в виду Советский Союз.
Советское общество чрезвычайно чопорно относилось к сексуальности. Никаких средств предохранения, кроме аборта, в СССР не было. Порнография была запрещена (вот почему и сегодня во многих бывших социалистических государствах ее воспринимают как символ свободы). На разводы смотрели с большим осуждением, особенно если дело касалось членов партии. Можно было иметь любовниц и любовников, но разводиться было нельзя. А главное, никогда не говорилось обо всей широте мужской сексуальности.
В то время как западные демократии за много десятилетий привыкли к мысли, что женщины могут публично вступать в брак с женщинами, а мужчины — с мужчинами, по другую сторону железного занавеса эту идею озвучивать запрещалось. Вплоть до падения Берлинской стены никакой гомосексуальности не существовало ни в Грузии, ни в остальном Советском Союзе.
Вот почему неудивительно, что гей-фильмы, гей-парады и требования политических прав для представителей ЛГБТ-сообщества встречают сопротивление. Сексуальные меньшинства стали заметны, и что часто пробуждает неконтролируемую злобу. В Москве я встречалась с гомосексуалами, которые считают, что в России вообще не следует проводить гей-парады — это только порождает новые проблемы. С одной стороны они и сами подверглись влиянию постсоветской культуры замалчивания и обмана, с другой — они просто не верят, что их защитят. Правового государства не существует.
Вот почему поп-культура так много значит, когда речь заходит о расширении толерантности. Кроме того, важно, чтобы и ЕС четко выражал свою позицию. Если вы хотите стать одними из нас, придется принять все условия. Западное сообщество — это вам не шведский стол.
