Удивительно бывает наблюдать за тем, как одинаково ведут себя люди в разные исторические времена. Это касается, в частности, их реакции на эпидемии. Мы видели, как в Китае поначалу замалчивали вспышку эпидемии коронавируса, а теперь наблюдаем за тем, как распространяются всевозможные теории заговора и раздаются призывы не только к вполне обоснованным дискуссиям о мерах по борьбе с эпидемией, но и к демонстрациям, которые вполне могут вылиться в акты насилия.
Мой предок Иоганн Якоб Лерхе был врачом в России. В Галле в 1791 году вышла его биография, в которой он, в частности, рассказал о вспышке чумы в России в 1771 году. Читая ее, я иногда не могу избавиться от ощущения, что дело происходит в наши дни.
«Чума появилась в Москве еще в декабре 1770 года в больнице Ланда, а вскоре после этого — на большой ткацкой фабрике. Тамошние врачи не могли прийти к общему мнению и считали, что это был сыпной тиф с метастазирующими опухолями, с которыми они раньше неоднократно сталкивались. Было опубликовано официальное сообщение, в котором говорилось, что болезнь, замеченная в Москве, не является чумой, и что людям можно не беспокоиться понапрасну. В итоге было упущено ценное время.
13 июля я в добром здравии прибыл в Москву. Чума распространилась уже не только среди ткачей, но и по многим районам города. Впрочем, доктора Скиада и Кульманн, а также многие хирурги отрицали это. Но когда я приехал и констатировал, что болезнь, от которой стремительно умирало все больше людей, была именно чумой, я в письменном виде уведомил об этом генерал-лейтенанта Еропкина, возглавлявшего комиссию по борьбе с чумой. И все врачи и хирурги разом принялись обсуждать, какие меры следовало принять по предотвращению чумы и по борьбе с ней.
Из-за массовых процессий число заболевших росло
В конце августа тайный советник и сенатор Михайло Собакин получил от царского двора приказ взять на себя семь районов города. Другую половину, также семь районов, получил генерал Еропкин. Каждому врачу, хирургу и штабному хирургу досталось по одному району. Количество зараженных чумой множилось каждый день; 7 августа их число в Симоновском монастыре достигало 300, и сколько бы их ни умирало, столько же появлялось новых. Повсюду возникали скопления людей, из-за чего число зараженных каждый день росло. И не было от этого спасения, потому что по улицам вместе ходили как здоровые, так и больные люди.
Последних никак не изолировали. Кроме того, не было обустроено достаточное количество карантинных домов, где можно было бы разместить зараженных. Ответственные за это лица утверждали, что у них не было достаточных полномочий для таких действий. Еще не хватало людей, которые вывозили и хоронили бы умерших, а те, кто занимался этим до сих пор, почти все поумирали. Вскоре эту работу поручили арестантам, многие из которых потом тоже умирали. Когда 27 сентября прибыл господин Григорий Орлов, дела пошли получше — с этого момента денег не жалели и обещали щедрые вознаграждения.
6 сентября в Симоновском лазарете умерли 80 человек, в городе 460; 7 сентября 498; 8 сентября 677, в лазарете 88, а в Троицкой деревне в карантине 23 человека. 11 сентября в городе умерло больше 800 человек, в лазарете 80; на следующий день в городе умерло на 150 человек меньше. 13 сентября число умерших достигло максимума — 895, в последующие дни — 800 и 700.
Если сложить все вместе, то получилась ужасающая цифра. В декабре, когда чума уже отступила, было подсчитано, что умерло более 60 тысяч человек, хотя в Москве оставалась лишь четвертая часть людей. Дело в том, что господам было велено покинуть город, а за ними последовали тысячи других людей; хотя они вроде бы были здоровы, но кто был готов им помешать? В тоге чума перекинулась и на сельскую местность, а также на многие другие города, так что умерли по меньшей мере 30 тысяч человек.
Мертвых просто выбрасывали из домов на улицу
Москва оказалась охвачена неописуемой бедой. Ежедневно отовсюду вывозили мертвых и больных; тут и там прямо на улице лежали трупы: кто-то умер прямо на ходу, кого-то выбросили из дома. В санитарной инспекции стала ощущаться нехватка людей и телег, так что некоторые трупы оставались лежать в домах по три-четыре дня.
Но еще хуже ситуация стала после всплеска недовольства народных масс. Один подлый купец, у которого онемела ступня, утверждал, что ему якобы явилась Богоматерь с иконы в церкви у Варварских ворот и пожаловалась на непочтительное отношение людей, но при этом заверила, что хочет сотворить чудо и вскоре победит чуму.
К церкви потянулись люди, и не было этим процессиям конца; а чума между тем свирепствовала все больше и больше. Архиепископ Амвросий затеял недоброе и попросил о помощи генерала Еропкина, который предоставил в его распоряжение пятерых солдат. Он отправил их к Варварским воротам поздним вечером, чтобы те забрали ящик денег и икону Богоматери.
Вот только там было много народу, и люди бросились за солдатами. Это произошло вечером 15 сентября. Народ разозлился на архиепископа и объявил его еретиком. Поэтому люди бросились к церковным колокольням и принялись бить в набат, собирая народ. Все решили, что начался пожар, и из домов высыпали на улицу люди, хотя не видели никакого огня. Узнав, что произошло, они начинали хлопать в ладоши, и так начался бунт.
Убили архиепископа и выкинули больных на улицу
Архиепископ бежал из города в Донской монастырь. Но рано утром бунтовщики обнаружили его, и народ бросился к церкви, где тот проводил утреннюю службу. Его выволокли из монастыря и сорвали с него одежду. Некоторые хотели отвести его в Кремль, где тому следовало бы публично покаяться и извиниться перед людьми. Другим же этого показалось мало, и они попросту пробили ему голову и закололи ножами до смерти. Его труп остался там лежать до самого следующего дня.
После этого бунтовщики отправились к Даниловскому монастырю, где находились 180 больных. Они выволокли их на улицу и избили хирурга и его помощника. Кроме того, они выпустили людей из карантинного дома у Серпуховских ворот. До более отдаленных мест они не добрались и вернулись в город. Их товарищи между тем уже вовсю мародерствовали в доме архиепископа, взламывали сундуки и подвал, забирали себе ценные вещи, а остальные ломали.
К тому моменту еще не нашлось никого, кто сумел бы их остановить: бригадир Мараонов попробовал уговорить бунтовщиков не делать этого, но они лишь избили его до крови. Бунтовщики собирались идти в Кремль, а потом и дальше, чтобы сначала напасть на генерала Еропкина, а потом добраться до докторов и хирургов и убить их, потому что думали, что именно они были виноваты во вспышке чумы».
Сейчас, 250 лет спустя, в Германии также, к сожалению, раздаются обвинения и угрозы в адрес вирусологов.
«Они разрушили дом доктора Мартенса, который, впрочем, заблаговременно укрылся в сиротском приюте. Затем бунтовщики отправились к больнице генерала Ланда. Узнав об этом, оттуда бежали все — доктор Шафонский, главный хирург Вайль, оперирующий врач Энгель и аптекарь. Другие врачи бежали в сельскую местность. Таким образом, об обследовании больных несколько дней никто даже и не думал, а больницы, где находились чумные пациенты, были уничтожены. Вместе с тем стало известно о росте числа заболевших и умерших. А поскольку больные и здоровые люди перемешались между собой, приходилось ожидать дальнейшего ухудшения ситуации».
После бунта чума стала распространяться еще быстрее
Бунт подавили солдаты генерала Еропкина. При этом погибли более 250 бунтовщиков.
«Я во время бунта оставался дома, где в этот момент находился один подполковник-артиллерист, у которого была надежная охрана. Бунтовщики в большинстве своем были рабочими ткацких фабрик, которые всегда были смелыми и дерзкими, а к ним еще присоединились слуги многих городских господ.
Хотя бунт был подавлен, кое-где еще оставались отдельные очаги недовольства. Так, днем 23 сентября я ехал по улице, на которой стояли 12-15 мужиков. Один из них, увидев меня, бросил в меня камень, но, к счастью, промахнулся и лишь разбил стекло. Аналогичный случай произошел и еще раз, но тогда меня не было в карете.
Между тем шли допросы участников бунта, особенно тех, кто непосредственно убил архиепископа. Их обнаружили: один из них был слугой, а другой — приказчиком. Их обоих поймали у Донского монастыря, где они и совершили убийство.
После бунта чума стала распространяться еще быстрее: с 1 по 9 октября от нее умерли 5400 человек. Позднее, когда наступили холода, число зараженных стало сокращаться, и в день умирало всего по 600-700 человек, а в лазаретах — по 100-120. 21 октября в городе умерло всего 400 человек, а 15 ноября — 150, потом число умерших пошло на убыль, а с 6 января сошло на нет».
«Он создал санитарную комиссию по борьбе с чумой, председателем которой был назначен генерал Еропкин. Кроме Симоновского и Данилоского монастырей, лазарет был устроен также в Покровском монастыре, а потом еще и в большом Лефортовском дворце, чтобы больных больше не приходилось без конца вывозить слишком далеко.
Был организован также сиротский приют для детей, родители которых умерли, а также несколько карантинных домов. За людьми, помещенными туда, был хороший уход. А покидая его, они получали новую одежду, тулуп и пять рублей в придачу. Впрочем, излечиться от чумы удалось лишь немногим».
Таков сокращенный рассказ Иоганна Якоба Лерхе. И мы вполне можем сделать из этого рассказа о давней эпидемии в России определенные выводы на случай будущих эпидемий. С каждой новой эпидемией связан один из ключевых вопросов человеческого бытия. Этот вопрос: почему? Почему на нас обрушиваются эпидемии? Почему я попадаю под этот удар?
Некоторые, сталкиваясь с этим вопросом, отрицают сам факт наличия эпидемии. Они утверждают, что все не так плохо, что нельзя допускать, чтобы болезнь вела к изменению нашей повседневной жизни, что есть простые возможности по борьбе с эпидемией. В Москве 1771 года люди молились иконе Богоматери. Сейчас находятся политики вроде Си Цзиньпина, Трампа или Болсонару, а в Германии — правых популистов из партии «Альтернатива для Германии», которые приуменьшают опасность эпидемии.
А когда ничто не помогает, начинаются поиски виноватых. Я не хочу заниматься сравнениями той ситуации с 2020 годом. Ведь и сейчас, как и в 1771 году, есть люди, склонные к насилию, причем для многих как тогда, так и сейчас эпидемия была и есть лишь желанный повод для бунта.
