Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Непреодолимые разногласия таких гигантов, как Лев Толстой и Максим Горький, помогают нам лучше понять разрушительный путь России в ХХ веке, считает автор портала Big Think. По его мнению, хотя их труды не смогли уберечь страну от политических, можно надеяться, что они будут направлять развитие человечества в будущем.
Для русских интеллектуалов, лишенных возможности выразить свою тревогу иначе, рупором для обсуждения социальных и политических проблем служила литература. Хотя практически все писатели хотели сделать мир лучше, конкретное воплощение утопии было у каждого свое. Разногласия таких гигантов, как Лев Толстой и Максим Горький, помогают нам лучше понять разрушительный путь их страны в ХХ веке.
Покуда большинство европейских монархий сменялись конституционными демократиями, Россия оставалась под гнетом самодержавия. Высказываться публично русские мыслители не могли, поэтому в попытке разобраться, как улучшить современное общество, они обращались к перу, бумаге и печатным станкам. В результате их совместных усилий сложилась так называемая социологическая школа. Книги того периода редко писались просто для развлечения: их авторы диагностировали общественные болезни и пытались предложить жизнеспособное лечение.
Первый шаг в этом процессе казался самым простым. По сравнению с Европой и даже все еще незрелыми на тот момент Соединенными Штатами форма правления в России считалась устаревшей и ни на что не годной. Вся полнота власти принадлежала одному человеку, чей выбор зиждился не на его талантах и умениях, а на крови. Русский народ был расколот на небольшую группу до неприличия богатых дворян и непропорционально великое множество бедняков. До эмансипации 1861 года многие из этих неимущих были крепостными и не имели даже элементарных прав.
Но хотя большинство русских мыслителей сходилось в том, что стране отчаянно нужны перемены, решения они предлагали разные, зачастую противоречивые. В своей статье «Столкновение утопий» профессор Хью Маклин (Hugh McLean), русист и славист, иллюстрирует эту мысль, сравнивая утопии, пожалуй, равновеликих властителей дум: писателя Льва Толстого и политического активиста Максима Горького. Непреодолимый контраст между их взглядами объясняет заторможенное развитие России и предвосхищает ее гибельное будущее.
Утопия Толстого
Свое рассмотрение толстовской утопии Маклин начинает с истины, которую многие подмечали и раньше: «Критические способности автора, его способность видеть недостатки в рассуждениях других оказались бесконечно сильнее его способности формулировать собственные положительные системы». Толстой написал немало книг и сотни эссе о неудовлетворенности общественным строем — от злоупотребления алкоголем и наркотиками до безвылазной нищеты, — но убедительных ответов на заданные вопросы зачастую не находил.
Хотя Толстого всегда интересовали серьезные вопросы, откровенно утопический характер его творчество приобрело лишь под конец его писательской карьеры. Произведения этого периода, в том числе эссе «Исповедь» и «Царство Божие внутри вас», а также последний настоящий роман Толстого «Воскресение», характеризуются дидактическим стилем и христианской тематикой. Выйдя из депрессии через религиозное пробуждение, писатель выбрал ненасилие единственным жизнеспособном путем к миру и справедливости.
Полагая, что все люди по своей природе добры, Толстой винил во всем зле цивилизацию и ее разлагающие институты. Считая себя человеком глубоко религиозным, этого ярлыка он, тем не менее, чуждался. Отвергая организованную религию и почитание святых, писатель трактовал Бога как символическое выражение любви и утверждал, что утопия будет создана в тот момент, когда каждый мужчина, женщина и ребенок на планете уверуют в этот основной человеческий порыв.
С социально-экономической точки зрения утопия Толстого могла воплотиться лишь посредством деволюции, а не эволюции. Если бы каждый житель Земли полюбил безоговорочно, не нужны будут ни границы, ни армии для их защиты. Жители снесут институты цивилизации, — по мнению Толстого, ненужные и неприемлемые, — и города распадутся сами собой. Тогда все поселятся в сельской местности, где будут пахать землю, заниматься общественной деятельности и посвятят себя духовному совершенствованию.
Ответ Горького Толстому
Хотя в России Максим Горький широко известен и популярен, до международной славы Толстого ему далеко. Поэтому его персона требует более обстоятельного представления. Горький родился в 1868 году. Свою карьеру он начал с рассказов с социальным подтекстом. Он был одним из немногих авторов, сыгравших активную роль в русской революции, став союзником и советником эрудита Владимира Ленина и его большевистского правительства.
Горький предлагал не только принципиально иное видение утопии, но и средства, чтобы ее достичь. Утверждая, что глубоко религиозный российский рабочий класс слишком долго терпел, он соглашался с Лениным: статус-кво должен быть разрушен, пусть даже насильственным путем. Раз помещики и дворяне то и дело грозили расправой, чтобы остаться у власти, то и Горький не видел крамолы в том, чтобы отплатить им той же монетой.
В истинно социалистической манере Горький не соглашался с представлением Толстого, что утопия лучше всего достигается самосовершенствованием. По его мнению, этот аргумент имел бы смысл лишь в том случае, если бы все рождались с равными возможностями, — чего в России XIX века определенно не было. Соглашаясь с Толстым, что многие общественные институты разложились и не работают, он все же верил, что их удастся починить.
В опубликованной в 1909 году статье «Разрушение личности» Горький записал Толстого и его современника Федора Достоевского в «величайшие гении рабьей земли»: «В один голос они сказали: „Терпи". „Не противься злу насилием". Я не знаю в истории русской момента более тяжелого, чем этот, и не знаю лозунга более обидного для человека, уже заявившего о своей способности к сопротивлению злу, к бою за свою цель».
Утопия Горького
Взгляд Горького был, как выразился Маклин, «более-менее стандартным социалистическим идеалом, которого придерживались многие российские интеллектуалы». Это был мир, где средства производства принадлежат рабочим, а не их работодателям, где частная собственность в значительной степени упразднена, где правительственные решения принимаются всенародным голосованием либо народными делегатами, которые пекутся об интересах масс, и где образование и просвещение придется переосмыслить, чтобы привить учащимся непоколебимое чувство социальной ответственности.
В то же время Горький уникален тем, что не пал жертвой фракционности, расколовшей в то время социалистические партии по всей России. Пока большевики не построили свое однопартийное государство, в России были десятки социалистических организаций, и каждая завлекала людей собственным прочтением Карла Маркса. Понимая, что все социалисты стремятся к общей цели и различаются лишь средствами ее достижения, Горький стремился к единству путем цивилизованного диалога.
Однако изо всех разновидностей социализма Горький, похоже, предпочел большевизм. В годы перед революцией писатель щедро поддерживал партию в трудную минуту и даже устраивал собрания у себя дома, чтобы выковать из рабочих и женщин сознательных революционеров. Он же сыграл ключевую роль в движении богостроительства, — его участники пытались выяснить, как большевикам внушить в свой режим ту же веру, как когда-то удалось Русской православной церкви.
Горький — в первую очередь классически образованный интеллектуал, и лишь во вторую — ярый коммунист, поэтому между ним и другими большевиками вскоре разверзлась пропасть из-за его воспитания. Если Ленин, Лев Троцкий и Иосиф Сталин представляли коммунистическое государство как совершенно новую, незападную форму правления, Горький так и не смог избавиться от восхищения европейскими странами, которые — не без предвзятости — считал вершиной человеческого развития, цивилизации и конечной целью политического преобразования России.
Столкновение утопий
Но как Горький отмечал недостатки толстовства, так и сам Толстой — пусть и неосознанно и косвенно — указывал на недостатки горьковского мировоззрения. Хотя автор «Войны и мира» и «Анны Карениной» никогда не описывал авторитарного будущего России столь подробно, как Достоевский в повести «Записки из подполья», Толстой все же понимал накал страстей, который привел к кровавому рождению Советского Союза, а затем его медленному развитию и болезненному падению.
Толстой знал, что для того, чтобы социалистическая утопия заработала, ее граждан нельзя принуждать к сотрудничеству. Для успеха такого эксперимента участники должны были бы пережить личное озарение и участвовать в нем по собственному желанию. Оглядываясь назад на миллионы советских граждан, погибших от голода, войн и преследований, нельзя отрицать, что ущерб от ленинского режима намного превышал его пользу.
Но хотя подход Толстого в теории, несомненно, лучше, он непрактичен и даже немного наивен. Например, как бы поэтично писатель ни рассуждал о силе любви, Маклин так и не обнаружил эпистемологических доказательств его гипотез. «Толстой нашел закон, начертанный в его собственном сердце, — писал он, — и заключил, что он должен быть в каждом из нас». Отдавая предпочтение самоанализу, Толстой недооценил значение социальных перемен, а его экономическая теория — план неполный и, следовательно, бесполезный.
Однако вместо того, чтобы просто критиковать российских интеллектуалов за смерть и разруху, которые вызвали их разногласия, мы должны быть признательны той серьезности, с которой эти люди подходили к проблемам своего общества. Многие из них были готовы идти до конца и отстаивали свои убеждения даже несмотря на то, что их могли подвергнуть остракизму, бросить в тюрьму или даже лишить жизни. Хотя Россию в ХХ веке их труды так и не уберегли, можно надеяться, что они будут направлять развитие человечества в будущем.
