Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Жители сектора Газа борются за свое право существовать, каждый день сталкиваясь со смертью и разрушениями, пишет автор статьи в NS. Единственная надежда для людей, потерявших близких и дома, — это решимость международного сообщества как можно скорее прекратить эту войну.
Атеф Абу Саиф (AtefAbu Saif)
Мир отвернулся от них, а разрушения и убийства продолжаются.
Итак, прошел уже целый год. Я купался в море в то утро, когда все началось. То, что, как я думал, продлится максимум несколько дней, обернулось жестокими и интенсивными боевыми действиями. Когда 7 октября я пришел в Дом печати в зажиточном квартале Рималь в городе Газа и сел смотреть новости вместе с его управляющим Билалом Джадаллой (Bilal Jadallah) и нашими друзьями-журналистами Ахмадом Фатимой (Ahmad Fatima) и Мохаммадом аль-Джаджей (Mohammad al-Jaja), никто из нас и предположить не мог, что это будет продолжаться целый год.
Для тех из нас, кто пережил эту войну, прошел не только год. Прошло 365 дней, 8 760 часов, 525 600 минут, 31 535 тысяч секунд. Важен каждый момент: вот человек живой, а вот уже лежит разорванный на дороге. Жизнь меняется от часа к часу. С каждым разом ты оказываешься в новой точке бойни. Это тяжелейший опыт, с которым мы когда-либо сталкивались, потому что каждое его мгновение было посвящено самому главному в жизни — борьбе за выживание.
Жить — значит создавать ситуацию, в которой ты обманываешь саму смерть. Искать еду и чистую воду; не спать всю ночь и прокручивать в голове множество различных сценариев, в которые вас может забросить прилет ракеты; планировать, как закрыть ребенка собственным телом от летящих осколков; переносить оторванные части тела своих близких; видеть слезы на лице друга, когда хоронишь его конечности, а он умоляет тебя написать: “Здесь лежит рука Махмуда”; каждое утро спрашивать себя, действительно ли ты проснулся или же умер ночью; постоянно сомневаться в том, что окружающие не такие уж и живые, какими кажутся. И главный вопрос: если это все нереально, если это просто ночной кошмар, то как его остановить?
Для многих людей в мире это лишь очередная новость. Но для нас, тех, кто пережил происходящее в Газе, это все, что мы помним, о чем думаем, что имеет значение. Если бы кто-нибудь сказал нам в то утро, что роскошная вилла, где располагался Дом печати, превратится в руины и что трое из нас четверых погибнут (Джадалла 19 ноября, Фатима неделей ранее и аль-Джаджа за несколько дней до этого), никто бы не поверил. Журналисты вроде Джадаллы, чья работа заключалась в сообщении новостей, сами стали ими. Он мог часами слушать репортажи и изучать детали, чтобы обезопасить свою семью, перевозя ее из одной части города в другую перед каждым военным маневром. И ему удалось спасти их. Их, но не себя. Теперь он числится в списке 174 журналистов, погибших на войне.
Я полтора месяца жил в палатках недалеко от Рафаха. Две ночи у меня даже не было крыши над головой. В первую пришлось спать на улице рядом с машиной среди взрывов; садиться за руль было слишком опасно. Во вторую меня ранило осколком в левую ногу. Но сейчас я понимаю, что нам с сыном невероятно повезло и мы не погибли, как 135 членов моей большой семьи. Мне повезло, что у меня сохранились ноги, и на одной из них всего лишь пятисантиметровый шрам. Мне повезло, что в Рафахе у меня была палатка. Мне повезло, что я выжил и могу сейчас обо всем рассказать.
Перед тем как мы с сыном покинули Рафах 30 декабря 2023 года, моя двоюродная бабушка Нур, жившая в соседней палатке, спросила: “Как думаешь, когда наступит Рамадан, мы все еще будем здесь?”. “Ни за что”, — ответил я. В то время до Рамадана оставалось целых три месяца. Я был уверен, что к тому времени война давно закончится. Когда наступил Рамадан, люди стали надеяться, что смогут вернутся в родные места к празднику Ураза-байрам (в конце Рамадана), и им будет позволено начать восстанавливать свои дома и свою жизнь. Когда наступил и прошел и этот день, они стали ждать Курбан-байрам, до которого оставалось 70 дней. Когда миновал и он, люди стали искать новую соломинку, за которую можно было ухватиться: возможно, президент Джо Байден сможет добиться прекращения огня и с опорой на это дипломатическое достижение будет бороться за победу на выборах. С каждой новой надеждой, за которую цепляются люди, им все труднее выносить разочарование.
Вспоминая сейчас те 84 дня ада, которые я пережил, мне кажется, что за это время изменился сам мир, причем необратимо. Каждый день я смотрел на город и знал, что завтра все будет иначе. Я видел, как уничтожается и город, и его жители. Я видел, как стало невозможно что-либо планировать, иметь хоть какую-то автономию, быть полноценной личностью. Я видел, как единственной целью людей было дожить до заката, а каждую ночь — до восхода солнца. Спустя год я не могу перестать думать обо всем увиденном и бояться новых известий — потери еще одного члена моей семьи или друга; потери части воспоминаний.
Когда война закончится, я вернусь в Газу. Сделать предстоит еще многое. Мы должны разобрать завалы и похоронить сестру моей жены Ханны, ее мужа и двух сыновей. И она все еще хочет перенести могилу своей матери из Рафаха в Джабалию. Та умерла в палатке в Рафахе через несколько недель после того, как я оттуда ушел, и нашла последнее пристанище в месте, не имеющем особого значения. Мне же самому нужно посетить могилу отца, который умер через три месяца после того, как я уехала с севера. Он отказался бежать. И необходимо найти место, где могла бы жить вся наша семья, а также отремонтировать дом родителей Ханны, чтобы у ее пожилого отца была крыша над головой. Когда война закончится, у нас будет так много дел, но главным будет скорбь. Воспользоваться моментом и подумать обо всех тех, кто ушел из жизни. Оплакать их должным образом. Тогда, возможно, вернутся и некоторые воспоминания. Но закончится ли война? Иногда я задаю себе этот вопрос. Пока этого не произойдет, ничего не сделать. Остается ждать.
Моя подруга, которая родила в первый месяц войны, в ужасе от того, что ее ребенок произнесет первые слова, живя в палатке. Что пугает ее больше всего, так это то, что он может сказать “бу-у-ух”, имитируя звук взрыва израильской ракеты, или “палатка” вместо “папа” или “дом”. Увидев, что он пополз, она заплакала. Вместо того чтобы ползать по саду их большого дома в квартале Рималь, он держался за веревки от палатки. Вот какие воспоминания останутся у обоих о первых годах его жизни. Только если война закончится, и он вернется к нормальной жизни, все унижения будут искоренены. Но как можно жить “нормально”, пройдя весь этот ужас? Видя разорванные на куски тела родственников, соседей и друзей? У жителей Газы скромные мечты, которые не стоили бы миру ничего. Они хотят жить так, как жили до войны, хотят вернуть себе жизнь.
Моя сестра Эйша все еще мечтает вернуться в свой дом на севере Газы, но пока что хочет одного: не оказаться снова вынужденной переселенкой. Вряд ли ее устраивает жизнь в палатке, когда посуду приходится таскать сотни метров к морю, чтобы помыть. Вряд ли ее радует необходимость часами стоять у глиняной печи и печь хлеб. Но даже эти трудности стали нормой. Два месяца назад, когда танки приблизились к их части нового лагеря, ей пришлось разбудить троих детей и на руках нести их к берегу. Всю ночь им пришлось провести у воды, слушая шум волн и разрывы танковых снарядов, пока утром армия не отступила. Два дня назад ей удалось подключиться к интернету. Она была очень рада, что смогла позвонить мне по видеосвязи и показать убранство своей палатки. Я увидел три заставленные консервами полки, пять уложенных друг на друга матрасов и две пятилитровые бутылки с водой. Она боится, что, если снова придется бежать, то все это придется нести на себе в поисках нового относительно безопасного места.
Люди ко всему привыкают. Когда становится хуже, они привыкают и к этому. Народ начинает скучать по жизни до войны, де́лится фотографиями и видео о том, какой она была в Газе: яркие, многолюдные, хорошо освещенные улицы, машины и люди, идущие за покупками и обедающие в ресторанах. Прогуливающиеся пары, радостно играющие и держащие родителей за руки дети; молодой человек с невестой за рулем кабриолета или в запряженном лошадьми экипаже — все это напоминает сцену из старого фильма или отрывок из "Госпожи Бовари". Теперь вся радость прошла. Остается лишь ностальгия — и скорбь по убитым.
Прошел год, и неизвестно, что произойдет в следующий момент, но еще большей загадкой остается вопрос о том, что будет после всего. Никто не претендует на уверенность в том, кто и как будет управлять более чем двумя миллионами жителей Газы. Возможно, одна из причин, по которой прекращение огня отложили на неопределенный срок, состоит в нежелании задумываться о том, что произойдет дальше, и меньше всех этого хочет премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху. Похоже, ни одна из заинтересованных сторон проблему не обсуждает вовсе. Пока война продолжается, вопрос о том, что будет дальше, прост: просто война. Сплошная и нескончаемая.
Таким образом, без полного прекращения огня любые разговоры о “завтрашнем дне” превращаются в способ потратить впустую еще больше времени, продлить войну. Чем дольше она продолжается, тем больше людей погибает и тем сложнее становится задача восстановления сектора Газа. Мир не демонстрирует достаточно серьезных намерений просить о прекращении огня. И не хочет ничего знать. Пока продолжаются боевые действия, он может игнорировать чувство вины. Представить себе Газу после геноцида слишком сложно. Я в курсе юридических аргументов против использования данного термина и споров вокруг него, но не могу рассматривать эту войну как-то иначе.
До сих пор международное и гуманитарное право было бессильно. С его помощью никто ничего не добился. Для жителей Газы все доброжелательные слова и ценности таких организаций, как Организация Объединенных Наций, исчезают под гусеницами танков, обломками и грязью города. Для невинного жителя Газы, чье имя написано на еще не выпущенной израильской ракете, это не имеет значения. Как и термины. Важно то, что делается для их спасения, для предотвращения запуска этой самой ракеты. По-видимому, ничего. Люди в Газе остались один на один с судьбой.
Когда речь заходит о будущем этой войны, уверенным нельзя быть ни в чем. Со временем трагедия в Газе будет все меньше освещаться в новостях и привлекать внимание политиков. Мир предаст палестинцев, как раньше. Израиль ошибается, полагая, что своими убийствами, разрушениями и запугиванием может подорвать самосознание палестинцев. Мира можно достичь только путем переговоров, не убийств. Ребенок, который видел, как его мать разорвало, отец лишился обеих ног, а дом разрушен… как в будущем удержать его от мыслей о мести? Только одним способом: убедив его в том, что завтра обязательно будет лучше и что потеря близких была ненапрасной. Только обеспечив палестинцам гарантированно достойную и стабильную жизнь, реально удовлетворить их чаяния как народа.
Сейчас, по прошествии целого года с начала этого непрекращающегося кровопролития, международное сообщество должно быть как никогда полно решимости его остановить. Нельзя оставлять бедные семьи в ожидании смерти от авиаударов, холода или голода. Пришло время положить конец этим страданиям. Пока вы читали это, погибли еще люди, а многие другие ждали хлеб, пытались развести огонь, залатать дыру или протечку в палатке или найти новую. Пока вы читали это, плакали дети. Единственное, на что надеется моя сестра, — что ее не заставят разбирать и переносить палатку в другое место. Могу я сказать ей, не слукавив, что этого не произойдет?
