Эта история могла бы начаться в холодный декабрьский вечер 1878 года, когда на кавказском небе взошла первая звезда, и на свет появился сын сапожника Виссариона Джугашвили и Екатерины Геладзе — швеи и прачки. Это могла быть история о карьере грузинского священника, который проводит службы в тифлисском кафедральном соборе и верно следует примеру апостолов, которые проповедовали в Колхиде на заре христианства.
То ли высокая плата за обучение в духовной семинарии, то ли произведения Дарвина и Маркса (которые читал тайком на уроках юный Иосиф) заставили историю повернуться иначе. Биография Виссарионовича оторвалась от кавказских вершин и ворвалась в мировую историю.
Кто-то вроде царя
Православный философ Николай Бердяев писал в своей книге «Русская идея» так: «С 1666 года началось в России царство антихриста». По этой логике Христос царствует в небе, а на земле остается место лишь для его антагониста. Эта гностическая дихотомия на протяжении веков определяла российское понимание власти. Достаточно сказать, что реальность, в которой формировалось мировоззрение будущего «Солнца народов», как позже стали назвать Сталина, лежала где-то на стыке мира преступников и профессиональных революционеров, с которыми они делили камеры в царских тюрьмах.
Лишь 1917 год высвободил их общие таланты, томившиеся до сего часа за решеткой. Как в пропитанной символизмом поэме «Двенадцать» Александра Блока: «А Катька где?— Мертва, мертва! / Простреленная голова! / Что, Катька, рада?— Ни гу-гу… / Лежи ты, падаль, на снегу!.. / Революционный держите шаг! / Неугомонный не дремлет враг!» Как раз Сталин во время революционного хаоса будет подавлять бунты в отрядах, состоящих из бывших царских узников.
Сложно сказать, в какой точно момент амбиции наркома по делам национальностей стали расти, а его целью стала абсолютная власть. Накануне своего первого кровоизлияния в мозг в мае 1922 года вождь большевиков Владимир Ленин (который не смог восстановиться после покушения 1918 года, когда он получил две пули «в подарок» от эсерки-революционерки Фанни Каплан, считавшей его врагом социализма) оценивал Сталина не особенно высоко. Он выбрал для него, казалось бы, скучную и бюрократическую работу на «национальном» фронте.
Между тем Иосиф Виссарионович получил прекрасную возможность провести первую в своей карьере (на этот раз еще бескровную) смену кадров. Этот процесс приобретал тотальный характер: сталинская метла сметала всех подряд — от партийных деятелей до машинисток, на место которых приходили лояльные люди.
В будущем такая схема будет использоваться много раз. Стоит отметить, что Сталин не придумал здесь ничего нового. Напротив, он действовал характерным для самозванцев образом (как сказал бы цитировавшийся выше Бердяев), ведь это был механизм, который в такой форме и в таком масштабе существовал лишь в России. Беспощадная политика чисток и музыка, ритм которой отбивали каблуки сотрудников тайной полиции ОГПУ (предшественницы НКВД и КГБ), подведут Сталина к такому моменту, когда он, спустя годы, на вопрос матери о своих занятиях в Москве, невозмутимо ответит: «я там кто-то вроде царя».
Последняя воля Ленина
Однако в апреле 1922 года до этих слов было еще далеко. Как же получилось, что эта, как с презрением говорил внутрипартийный враг Сталина Лев Троцкий, «самая выдающаяся посредственность» добралась потом до самого верха? На рубеже 1922 и 1923 годов постепенно умирающий Ленин (в декабре 1922 года он перенес второй инсульт и отошел от политики, а в марте 1923 — третий, тогда вождя большевиков частично парализовало, он лишился речи) решил написать членам своей партии несколько слов.
Это прославившееся в большевистском мирке «Письмо к съезду» стало политическим завещанием, в котором Ленин подверг сомнению лидерские качества всех членов Политбюро, то есть высшего партийного органа. Он, например, указал, что Сталин из-за своей грубости и неуравновешенного характера «становится нетерпимым в должности генсека».
Лучше всего Ленин высказывался о Троцком, однако, как старый патриарх припомнил ему небольшевистское прошлое, добавив, что это нельзя ставить ему в вину. Он назвал Льва Давидовича «самым способным человеком в настоящем ЦК», который отличается выдающимися способностями, но не назначил его наследником на свое место. Возможно, Ленин мечтал о коллективном руководстве, в котором все шестеро упомянутых им большевистских лидеров (Зиновьев, Каменев, Троцкий, Сталин, Бухарин и Пятаков) станут работать вместе.
Совместная власть нескольких человек с такими амбициями и характерами? Не более реальная затея, чем борьба с алкоголизмом в стране Гоголя и Пушкина! Неудивительно, что когда письмо появилось, за его обнародование выступал только Троцкий. Владимир Ильич мог скончаться в любой момент, время играло тут важную роль.
Единственная попытка обнародовать письмо при жизни вождя была предпринята в июле 1923 года. В столкновении Троцкого и Сталина первый потерпел сокрушительное поражение: большинство представителей руководства решили, что последнюю волю их лидера обнародовать не стоит, поскольку этот текст может спровоцировать ненужные раздоры. Затем, после очередного инсульта Ленин скончался. Борьба за власть разгорелась с новой силой.
Победителем выходит обладатель компаса
Ситуация не взволновала одного Сталина. Как вспоминал его секретарь Борис Бажанов, он был в прекрасном настроении и светился от счастья. Пока Ленин был жив и мог выздороветь, Сталин чувствовал угрозу. В год, предшествовавший кончине вождя, он скрывал свои сомнения, демонстрировал хладнокровие и невероятное умение лавировать, благодаря чему завоевал больший авторитет, чем все остальные большевистские лидеры. Теперь в связи с тем, как охарактеризовал его Ленин в своем завещании, Сталина ждал бой.
В тот момент он проявил не только свою способность к выживанию, но и тактическое мастерство в манипулировании правдой, которая была известна его конкурентам. Он воспользовался постом генерального секретаря партии и сосредоточил в своих руках всю подготовку к похоронам, взял под свою защиту все ленинское наследие, — одним словом, создал себе образ главного знатока и интерпретатора ленинизма.
Под напором планов Сталина, в водовороте акций по сакрализации вождя (переименование населенных пунктов, строительство мавзолея, «ленинский призыв» — набор в партию большевиков 200 000 рабочих) голос Троцкого (его самого серьезного на тот момент конкурента) звучал все тише. Сталин не совершил ни единой ошибки, не сделал ни единого неверного движения. Он представал скромным, приветливым и добродушным человеком, который крепко держит в руках компас марксизма-ленинизма.
В этом столкновении большевистских титанов у Троцкого появился лишь один шанс изменить ход событий. Это был XIII съезд РКП(б), на котором вдова Ленина Надежда Крупская потребовала ознакомить делегатов с завещанием покойного, в том числе обнародовать нелестный для Сталина постскриптум. Иосиф Виссарионович знал, что в этот момент решается его судьба, ведь Ленин умер всего четырьмя месяцами ранее и его авторитет оставался огромным. Однако Сталин был искусным игроком: он согласился, чтобы с речью на съезде выступил Зиновьев. Тот в благодарность за такой щедрый жест (а одновременно уступку) заявил, что опасения Ленина в отношении Сталина, к счастью, оказались совершенно безосновательными. Вторящий ему Каменев призвал Центральный комитет оставить «Сосо» на его высокой должности.
Троцкий выразил свое отвращение к этому «театру» недовольной миной, но ничего не предпринял. Завещание Ленина показали лишь узкому кругу большевиков, в итоге XIII съезд не только не погубил Сталина, но и укрепил его положение. Однако он еще долго оставался слишком слабым, чтобы самостоятельно посягнуть на власть, и выстраивал свою позицию в опоре на тактический союз с Каменевым и Зиновьевым. «Письмо» Ленина он уничтожить не мог, зато он мог уничтожить людей, которых тот представил в лучшем свете, чем его самого.
Между Иваном и Борисом
Политическая биография Иосифа Виссарионовича — это нечто среднее между историями двух его видных предшественников Ивана Грозного и Бориса Годунова. Годунов, типичный «серый кардинал», использовал для захвата власти брак своей сестры Ирины со слабоумным сыном Ивана IV Федором. Неспособность молодого царя исполнять свои обязанности создала идеальные условия для боярина Годунова, который мог спокойно плести интриги и устраивать показательные процессы «политических противников Федора». Например, регента Ивана Петровича Шуйского выслали в далекий монастырь, где он потом случайно «отравился угарным газом». Ничего не напоминает? Перед высылкой из Советского Союза (в 1929 году) Троцкому пришлось сначала побывать в ссылке в Алма-Ате. Позже он бежал в Мексику, но даже там его настиг вооруженный ледорубом агент НКВД…
Несколькими столетиями ранее, сосредоточив в своих руках всю власть, Борис Годунов захотел получить оба высших титула в стране — конюшего боярина и царского слуги. Это был лишь вопрос престижа, но не напоминает ли история боярина стремление Сталина именоваться генеральным секретарем Коммунистической партии Советского Союза и главой правительства СССР?
В свою очередь, эпизоды жизни Ивана Грозного настолько походят на эпизоды жизни Сталина, что в схематичном виде их истории могли бы составлять единую биографию. Opus magnum обоих стало создание тайной политической полиции, которая позволяла наилучшим образом (в соответствии с реалиями эпохи) контролировать подданных. Иван IV создал опричнину, которая участвовала не только в разрушении Великого Новгорода, но также в массовых убийствах и депортациях (хотя те не были российским изобретением, к ним прибегали еще в Византии). Кровавым когортам Феликса Дзержинского (создателя первой тайной полиции большевистского государства — ЧК) было с кого брать пример.
«Кто вспомнит эту шваль через десять или двадцать лет?— задавался вопросом Сталин на приеме у Ворошилова в присутствии Буденного, Микояна и Молотова в период Большого террора. — Кто сейчас вспомнит имена бояр, от которых избавился Иван Грозный? Тоже никто. Люди должны были знать, что он избавился от всех врагов. В конце они все получили по заслугам. (…) Грозный убил слишком мало бояр, он должен был казнить всех и создать новое государство».
Неслучайно режиссер Сергей Эйзенштейн сделал героем одного из своих важнейших фильмов именно Ивана Грозного. Процитируем еще раз секретаря Сталина Бажанова. «Эйзенштейновский Иоанн Грозный сделан, чтобы восхвалить и оправдать сталинский террор; история-де повторяется: как Иоанн Грозный, будто бы заботясь о нуждах Великой России, сажал на кол и рубил головы боярам, так же и Сталин расстреливал своих большевистских бояр, тоже изменников страны».
Коммунистический «Рим»
Ленин по-своему воплотил идею «Третьего Рима», превратив Москву в столицу мирового коммунизма. Россия и только она могла теперь выступать центром революционной политики, направляя свою активность на приближение конца земной истории, то есть на претворение в жизнь мечты о коммунистическом «рае». При всей антирелигиозной сущности нового режима это напоминало мессианство русских священников XVI века, которые после падения Византийской империи (выступавшей наследницей Римской империи) провозгласили Москву последним и единственным Римом.
Представляется, что лучше и глубже всего это осознал Сталин, который сопротивлялся так называемым интернационалистам во главе с Каменевым, Радеком и, конечно, Троцким, которые хотели перенести эту столицу в Берлин, Лондон или Париж. Исключительно глупая идея, мог бы сказать Сталин, ведь коммунизм способен стать реальностью, лишь вырастая из русского апостольства.
В этом ли кроется ответ на вопрос, почему «хитрый грузин» добился успеха? Он ли умело и безвозвратно сплавил воедино марксизм и мессианскую идею? Можно ли найти в жизни Сталина переломный момент, когда из будущего православного священника он превратился в алчущего власти царя-самозванца?
Такого переломного момента не было. Большевики, а Сталин был большевиком до мозга костей, с самого начала верили в первую очередь в насилие. Жуткая смесь: византийский «Восток» и опошленный «Запад» эпохи Просвещения. Традиция Максимилиана Робеспьера, дополненная духом царского самодержавия.
Длинная тень Сосо
Террор и насилие выступали фундаментом, на котором строилась большевистская космология и революция. Интеллектуальным образцом для нее послужила не только французская предшественница XVIII века, которую назвали позже Великой, но и царь Иван Грозный. В этом смысле Сталин выглядит самым совершенным творением, созданным из большевистского теста, ведь он верил в необходимость социальной инженерии, которую невозможно осуществить, не проливая кровь. Ленин прекрасно об этом знал. Значит, сообщение о рождении в России антихриста было преувеличением? Пока отсутствие остальных примет надвигающегося Апокалипсиса, говорит, скорее об этом.
Между тем можно полностью согласиться с Борисом Бажановым в том, что история в России любит повторяться. Примерно полгода назад в российском городе Орле установили памятник Ивану Грозному. Параллели между ним и Сталиным можно проводить бесконечно. С одной стороны, они упрощают политические реалии, но с другой — заостряют внимание на важном аспекте российской политики: на неизменности и прочности механизмов и обычаев, которым подчинялись обитатели дворца в Кремле. Кремле, который сначала был обителью царей (и самозванцев), потом — Сталина, а теперь — Путина.
Миколай Мировский — историк, сотрудник Музея национально-освободительных традиций в Лодзи, автор книги «Перманентная революция Льва Троцкого».
Ян Роевский — поэт, лауреат польского Общенационального поэтического конкурса имени Рафала Воячека (Rafał Wojaczk).
