Что случилось с восточной политикой Польши? Этим вопросом все чаще задаются в Европе и на другом берегу Атлантического океана. Наши союзники заметили, что страна, помогавшая продвигать политику ЕС в Восточной Европе, отказалась от активного формирования европейской стратегии в отношении Украины, России или Белоруссии. Более того, в двусторонних отношениях с Киевом (особенно на фоне поправок в закон об Институте национальной памяти) Варшава начала действовать настолько неоднозначно, что многие задумались, не собирается ли правительство партии «Право и Справедливость» (PiS) совершить разворот в сторону России. Само появление таких вопросов показывает, что с нашей восточной политикой происходят сейчас совершенно невероятные вещи.
Кремль доволен
Польша перестала выступать с инициативами, касающимися европейской восточной политики. Министерство иностранных дел уже довольно давно не устраивает многосторонних встреч в Кишиневе, Минске и даже в Киеве, а также не принимает в них участия. Мы отказались также от формирования и претворения в жизнь европейского плана помощи Украине. Все это не случайность и не проявление минутной слабости нашей дипломатии. Причины лежат гораздо глубже: польская политика утратила точки соприкосновения с целями политики Евросоюза. С самого начала, то есть с момента расширения ЕС в 2004 году, ключевым элементом стратегии Брюсселя в отношении восточных соседей была передача им европейских моделей функционирования государства. Этой цели были подчинены все проекты, которые при помощи Польши разрабатывал Евросоюз: соглашения об ассоциации, финансовая помощь, программа «Восточное партнерство».
Польское руководство, отказывающееся от достижений собственного периода трансформации и критикующее европейскую модель либеральной демократии, утратило стимул к действиям, а партнеры Польши перестали видеть в ней силу, способную продвигать проевропейские реформы на Востоке. «Восточное лобби» в Брюсселе лишилось своего влияния, а в результате фокус внимания сместился на других соседей: Балканы и государства Северной Африки. Это благоприятный сценарий для Москвы, которая считает, что деятельность ЕС в Восточной Европе мешает ей распространять в этом регионе собственные влияния.
Раздвоение личности
С одной стороны, главным элементом в контактах с Востоком наше руководство называет угрозы, связанные с агрессивной политикой России. Варшава, как она подчеркивает, заинтересована в ограничении влияний Москвы и сотрудничестве с теми странами, которые тоже чувствуют, что им угрожает опасность. Ориентируясь на такие приоритеты, мы создали совместную украинско-польско-литовскую бригаду и поддержали санкции, которые Запад ввел против России за нападение на Крым и Донбасс. В эту концепцию вписывается также стремление Польши обрести независимость от поставок российского газа и протест против строительства новой ветки газопровода «Северный поток», которая позволит Газпрому отказаться от транзита сырья через Украину.
С другой стороны, то же самое руководство подпитывает антиукраинские настроения и закрывает глаза на пропаганду, за которой стоит Кремль. Яркой иллюстрацией такого тренда стали недавние поправки в закон об Институте национальной памяти. Законодатели посвятили в них несоразмерно много внимания украинским (а не советским) преступлениям против поляков, а также использовали в документе конфронтационный язык (в законе появляется польское название региона, который входит сейчас в состав украинского государства) и даты, взятые из советской историографии. Кроме того, некоторые эксперты, защищающие новый закон в проправительственных СМИ, появляются в прессе, служащей инструментом российской информационной войны.
Политика в отношении Украины наводит на мысль, что Польша начала разворот в сторону России. Противоречащие друг другу заявления и шаги польских руководителей показывают, однако, что мы имеем дело, скорее, не с осознанной сменой союзника, а с хаосом, вызванным разнообразными внутриполитическими импульсами и отсутствием стратегического видения.
Концепции предыдущей эпохи
Ко всем этим элементам добавляется идея об исходящей от российского государства угрозе, которую мы рассматриваем через призму опыта столкновения с имперской политикой России в XIX и XX веках. Такие превентивные шаги, как покупка новых вооружений для армии или создание сил территориальной обороны, показывают, что правительство концентрирует внимание на сценарии захвата нашей территории противником. В связи с этим Варшава придает большое значение присутствию в Польше американских военных. Они должны стать гарантией того, что Вашингтон сочтет нападение на нашу страну нападением на граждан США, а, значит, и государство, которое они представляют. При таком видении угроз наши отношения с Украиной и Брюсселем предстают второстепенным для безопасности аспектом.
Перспективу классического вооруженного конфликта исключать нельзя, однако, гораздо более реальными представляются совсем другие проблемы. Россия не заинтересована сейчас в новых территориальных завоеваниях. Ее цель состоит в том, чтобы максимально ослабить Запад. Представляя себе возможные военные конфликты, следует, скорее, принимать во внимание так называемую опосредованную войну, такую, как идет сейчас в Сирии и на Украине. Кремль в обоих случаях вступает в конфронтацию с Вашингтоном, при этом она имеет ограниченный масштаб и не грозит вылиться в более серьезный конфликт. Такие «войны» разворачиваются обычно в периферийных государствах.
Нас ждет, скорее, не классическая имперская война, а попытки использовать Польшу в качестве «поля битвы», например, для дискредитации трансатлантического союза. Такой сценарий станет реальностью только в том случае, если наша страна окончательно утратит свои позиции в западном мире. Одно присутствие американских сил на нашей территории нас не спасет. В этом контексте столь же важную роль будет играть сильная позиция Польши в НАТО и ЕС, а также ее крепкие связи с США и Германией. Между тем Варшава избрала противоположное направление международной политики: мы вступили в конфликт с Европейской комиссией, а наши отношения с американцами и немцами в последние десять лет еще не бывали настолько напряженными, как сейчас.
Наиболее вероятная угроза — это не война, а распространение влияний Кремля в Польше. Набирающий обороты конфликт с Киевом создает для этого идеальные условия. Москва может воспользоваться эскалацией антиукраинских настроений для управления польскими политическими процессами, например, устраивая провокации, которые позволят оказывать воздействие на общественные настроения. Предотвратить такие угрозы позволит профессиональное отслеживание ситуации, формирование атмосферы доверия между государствами и народами, а также контроль над националистическими кругами, которые стали объектом внимания Кремля не только в Польше, но и во всей Европе.
Из заявлений политиков «Права и Справедливости» следует, что они видят опасность, которая исходит от российских агентов влияния, однако, на деле, возможно, сами того не осознавая, они создают идеальные условия для их деятельности.
Во власти стихии
Восточная политика, которую проводит сейчас Польша, — это игра с огнем. Польское руководство не начало осознанного разворота к России, однако, в царящем хаосе многие его действия в самых разных сферах оказываются тождественными действиям и интересам Кремля, а одновременно отдаляют Варшаву от НАТО и ЕС. При этом политики и эксперты, связанные с властями, все больше сближаются с теми людьми, которые разделяют российскую точку зрения. В итоге нам становится все сложнее защитить себя от исходящих со стороны России угроз. Правительство партии «Право и Справедливость» утратило авторитет на международной арене, позволявший критиковать рискованные с точки зрения безопасности нашего региона компромиссы, на которые идут другие европейские страны в отношениях с Москвой. Сейчас нам нужно сформировать четкие, опирающиеся на понимание реальных угроз приоритеты.
Если правительство оставит отношения с нашими живущими за Бугом соседями на милость неуправляемых политических стихий, однажды Польша может вновь оказаться в центре восточной политики. На этот раз она станет уже не одним из ее авторов или «послов», а серьезной проблемой в контактах ЕС с восточноевропейскими государствами.
