Во дворе пошедшего трещинами от артиллерийских залпов дома у подбитого бронетранспортера чеченские наемники танцевали лезгинку. Андрей Блакберн не мог на это смотреть и опустил жалюзи. Донецк захватили пророссийские сепаратисты. Единственный потомок основателей города наблюдал его падение.
Было лето 2014 года, скоро начинался комендантский час. Блакберн выложил на стол альбом с газетными вырезками, копиями документов, репродукциями гравюр и фотографиями места, где он родился. Где-то там наверняка был первый совместный снимок основателей города. В Донецком краеведческом музее его датируют 1870 годом.
Новая Америка
Мужчины расположились в два ряда. Сидящие на первом плане приняли свободные позы, распахнув сюртуки и демонстрируя цепочки часов на груди. Стоящие во втором опирались на трости с серебряными набалдашниками. Грязные ботинки, мятые фетровые шляпы, две палатки и степь, простирающаяся за спинами фотографирующихся, намекают, что это уже не их родной Уэльс, а новая чужая и незнакомая земля.
В этой группе наверняка был инженер-металлург Джон Оуайн (John Owain), который писал оставшейся в Ньюпорте матери: «Мы все сходимся во мнении, что это место станет нашей Новой Америкой. Все еще только начинает создаваться, обретает материальную форму, не имея даже собственного имени».
Спустя 20 лет, когда на месте палаток появился промышленный город, его посетил знаменитый ученый, создатель периодической системы химических элементов Дмитрий Менделеев. «Я был поражен неисчерпаемыми богатствами этого края, которые превосходят все виденное ранее не только в России, но и в других частях Европы и Америки, которые я посещал для изучения их промышленности, — писал он. — Границы возможностей обозначает здесь лишь человеческое воображение и действия, которые оно порождает. Недавняя пустыня ожила. Результат очевиден, успех полный, возможность доказана делом». Менделеев был одним из ученых, открывших донбасские месторождения угля и железной руды, а адресатом этого письма выступал Джон Юз (John Huges) (в современном написании — Хьюз, — прим.ред.) — магнат валлийского происхождения, владелец металлургических и сталелитейных заводов, верфей и оружейных фабрик.
Летом 1869 года в таганрогский порт на восьми кораблях, груженных разобранными на части паровыми двигателями и доменными печами, прибыли 55-летний Юз, его четыре сына, сотня инженеров, металлургов, шахтеров и строителей. Потом караван подвод двинулся через степь и остановился в 150 километрах к югу неподалеку от села Александровка.
Помимо оборудования и специалистов Юз привез царскую концессию, которая позволяла ему разрабатывать местные месторождения, если он откроет металлургический завод и начнет производить рельсы. Новая Америка из письма Оуайна обрела имя: ее начали называть Юзовкой.
Угольная горячка
Первая доменная печь начала выплавлять чугун спустя восемь месяцев. Еще через год были произведены рельсы, которые пошли на прокладку первой в Донбассе 120-километровой железнодорожной ветки Константиновка — Юзовка — Еленовка. Она позволила соединить регион с железной дорогой Москва — Крым, а та — со всей железнодорожной сетью империи. Когда в 1878 году юзовская железная дорога добралась до Мариуполя, лежащего на берегу Черного моря, о Юзовке, Донбассе и «Югороссии» узнали во всей Европе.
На то, что инвестиции в Донбассе оказались невероятно прибыльными, повлияло несколько факторов: открытие месторождений угля и железной руды, бурное развитие железных дорог и тяжелой промышленности, изменение принципов ведения бизнеса в России, отмена крепостного права (она дала доступ к дешевой рабочей силе), а также экономические реформы, начатые после поражения в Крымской войне. Рубль привязали к золоту, благодаря чему он стал свободно конвертируемой валютой. Пошлины, а также система государственных концессий и заказов сделали импорт в Россию невыгодным, что способствовало развитию промышленности внутри страны. Так началась продолжавшаяся два десятилетия (1880-1900) «донбасская угольная горячка», которая привлекла в регион капиталы, технологии и специалистов со всего мира.
Заводы в степи
Очарованный Донбассом американский журналист Келлог Дарленд (Kellogg Durland) писал в 1906 году: «Ночью из жерла доменных печей в небо вздымаются языки пламени, освещая окрестности, словно молнии. (…) Еще недавно степь была пространством такой оглушительной тишины, что среди ее трав человек чувствовал себя более одиноким, чем в открытом море. Сейчас тишины здесь нет ни днем, ни ночью. Теплый ветер, который раньше колыхал колосья в поле, приносит грохот тяжелых молотов, скрежет шлифовальных станков, свист локомотивов и их тяжелое дыхание».
Летом 1870 года население Юзовки составляло 169 человек, спустя 30 лет там жило уже 35 тысяч человек, а в 1917 — 70 тысяч. Население всего Донбасса доходило до 2,5 миллионов. Согласно переписи 1897 года там жили: украинцы (52,4%), русские (28,7%), греки (6,4%), немцы (4,2%), евреи (2,9%), татары (2,1%), белорусы (0,8%), поляки (0,4%), донские казаки (0,3%), бельгийцы и французы (0,1%). Они создали специфическую общность, а одновременно существующий по сей день особый диалект — так называемый суржик, состоящий из смеси украинского и русского языков с немецко-французско-еврейскими вкраплениями.
Бизнес и самодержавие
«Новая Америка» имела мало общего с настоящей. Условия, в которых работали там предприниматели, были далеки от западных стандартов. Инвесторы рисковали, завися от капризов самодержавия. В официальном документе, регулирующем деятельность заграничных компаний, министр финансов и премьер-реформатор Сергей Витте писал: «Все движимое и недвижимое имущество, принадлежащее иностранным компаниям, ведущим деятельность в границах страны, должно использоваться в первую очередь для удовлетворения потребностей Российской империи». Даже самых отважных могла отпугнуть такая законодательная норма: «Российское правительство оставляет за собой право в любой момент и по собственному усмотрению аннулировать разрешения, выданные иностранным компаниям для ведения промышленной деятельности в России, а также потребовать приостановки этой деятельности без каких-либо объяснений».
Самоуправство российских чиновников ощущалось во всех сферах. Инвесторы старались гарантировать себе безопасность и благосклонность властей, передавая петербургским сановникам пакеты акций или предлагая им привлекательные посты в своих компаниях, обеспечивающие хороший доход.
Тот, кто брезговал коррупцией и верил в собственные силы, обычно кончал плохо. Российский предприниматель Алексей Алчевский (его именем был позже назван основанный им город), который в конце XIX века владел несколькими банками, шахтами и заводами, заявлял, что не отдаст петербургским лизоблюдам ни копейки. Несмотря на отсутствие протекции, бизнес у него шел отлично вплоть до того момента, когда в 1900 году разразился глобальный кризис. Империя Алчевского оказалась на грани краха, а он, усмирив гордыню, поехал в Петербург к премьеру Витте, прося предоставить государственный заказ. Тот, однако, помня о строптивом характере промышленника, в просьбе отказал. Он повторил свое «нет» даже тогда, когда Алчевский направил правительству выгодное предложение по выводу российских облигаций на мировые биржи. Петербург предпочитал понести ущерб, но показать, что случается с гордецами. В итоге Алчевский покончил жизнь самоубийством, бросившись под поезд.
Донбасское самосознание
Иннеса Топала (Innesa Topala) из Лодзинского университета пишет об особом самосознании жителей Донбасса: «Изнурительный физический труд, постоянное чувство опасности, примитивный образ жизни — все это отличалось (и до сих пор отличается) от западных условий». Крупнейшие города региона принадлежали инвестировавшим в них компаниям: они владели землей, жильем, а также выдавали разрешения на любого рода хозяйственную деятельность. Именно владельцы, а не рынок или предпринимательская активность жителей определяли, как будут выглядеть все аспекты жизни от функционирования самых мелких предприятий (таких, как пивоварни, мельницы, бани) до работы транспорта или магазинов.
«Естественным следствием стало отсутствие ощущения принадлежности к городу, ответственности за него, — пишет Топала. — Человек превращался в один из винтиков сложной машины, а это способствовало появлению поверхностного взгляда на окружающую действительность. Культ сильной промышленности заслонял собой другие ценности и цели. Заводской микромир продвигал лозунги, которые подменяли мифы, народные легенды и идеалы. Все это создавало особую общественно-психологическую атмосферу, в которой формировалось региональное самосознание. С одной стороны, жители Донбасса моментально ассимилировались, забывая о своем этническом и культурном багаже, создавали новую общность, с другой — они не смогли создать сообщество, которое чувствует ответственность за свою судьбу и судьбу своего региона».
Районы стеклянных домов
«Дым шел не только из заводских труб. Дымили самые здания цехов. Дым был желтый, как лисья шерсть, и зловонный, как пригорелое молоко. (…) С неба сыпалась жирная сажа. Из-за дыма и сажи в Юзовке исчез белый цвет. (…) Серые занавески, наволочки и простыни в гостинице, серые рубахи, наконец, вместо белых, серые лошади, кошки и собаки», — таким в 1892 году увидел Донбасс писатель Константин Паустовский.
Несмотря на все усилия иностранцев, не только ядовитый смог делал Донбасс местом, в котором жилось нелегко. За пределами благополучных анклавов простиралась территория нищеты и насилия.
В веселом доме…
«Молодые холостые рабочие чаще всего селятся в общежитии, то есть в „веселом доме" или „балагане", как называют его местные. Это обычно барак или простое кирпичное здание, в котором живут 12-16 человек. У них есть общая спальня, кухня с одним обеденным столом и сени, где они вешают свои бушлаты. Готовит им обычно простая деревенская женщина. Она также занимается мытьем полов и мелкими хозяйственными работами, — писал журналист Дарленд. — Жилье с питанием стоит 12 рублей, то есть 6 долларов. Спят рабочие чаще всего на нарах: досках, прибитых на высоте фута от пола. Люди лежат на них, как сельди в бочке. В более дорогих заведениях каждому полагается отдельная деревянная койка, бельем на которой служат грязные рваные тряпки. (…) На зарплату, которую тут получают, англичанин еле сводил бы концы с концами, а американец даже не стал бы браться за такую работу».
Дарленд гостил в доме последнего потомка Джона Юза — Артура. После революции 1905 года тот остался в Донбассе. Хозяин посоветовал журналисту держать под подушкой револьвер, поскольку «времена настали неспокойные, а в народе начались волнения». Основная революционная война закончилась годом ранее, но Дурланд вспоминает, что пресса сообщала о прибытии в город двух казачьих сотен и бронепоезда. Предполагалось, что они смогут восстановить порядок.
… и «Гранд-отеле»
В «Гранд-отеле», где встречались иностранные инженеры и российские помещики, жизнь текла своим чередом. Играл цыганский оркестр, в буфете предлагались вина лучших марок, а кухней заведовал опытный французский шеф-повар.
Уличные драки, в том числе между женщинами, были там обычным явлением. Я побывал в суде на процессе проститутки, которая ударила назойливого клиента бутылкой, когда тот помешал ей слушать выступление уличного артиста. Свидетелем выступал тот самый клиент. Он оправдывал девушку, говоря, что все местные жители — такие же бедные и несчастные люди, как она. «Видимо, — говорил он, — ее заворожила магия поэзии», — рассказывает Паустовский.
Писатель остановился в гостинице «Великобритания». В ней его преследовал «запах дешевой пудры, кухонного чада и лекарств». «Электричество горело тускло, читать при его желтушном свете было нельзя. Все кровати были продавлены, как корыта.
Коридорные девушки в любое время дня и ночи „принимали гостей"», — пишет он.
Погром
«Треск и шум от пожаров, от ударов разными орудиями при разбитии лавок, пальба казаков залпами, крики мужских и женских голосов в среде бунтовщиков, плач и рыдания пострадавших и перепуганных жителей — все смешалось в воздухе в один ужасающий гул», — описывала газета «Екатеринославские губернские ведомости» первый массовый бунт в Донбассе, произошедший в 1892 году. Причиной беспорядков стала эпидемия холеры — болезни, возникающей от грязи, переполненных «балаганов» и разливающихся по улицам сточных вод.
2 августа толпа атаковала торговую площадь, «набросившись на лавки и питейные заведения, которые тут же были разбиты и подожжены». Вечером появились казаки, вызванные для усмирения бунта, но рабочие не разошлись даже после того, как они сделали три залпа боевыми патронами. Утром следующего дня бунтовщики «явились на завод Юза, чтобы дать сигнальные тревожные свистки, по которым с соседних шахт и рудников стали стекаться рабочие». Толпа увеличивалась и быстро нашла виновных, а бунт превратился в погром.
«Холерой заболевают исключительно одни русские, тогда как из англичан, служащих на заводе, а также из евреев никто еще не заболел, это неспроста», — решили рабочие. Они «требовали от хозяев лавок, чтобы те выставляли иконы в доказательство того, что лавки принадлежат русским, щадя такие заведения и довольствуясь деньгами, которые давали хозяева в качестве выкупа». По мере опустошения очередных винных складов, толпа начинала громить и поджигать все, что встречала по пути.
Убитых и раненых руководители беспорядков бросали в огонь, чтобы остальные бунтовщики не утратили боевой дух. Спокойствие восстановилось только вечером после известия о прибытии военных из Харькова. Из 104 обвиняемых в участии в беспорядках, четверых приговорили к смертной казни, 68 — к тюремному заключению, а восьмерых отправили на каторжные работы.
Потом был 1905 год, Первая мировая война, революция 1917. В 1924 году новое руководство переименовало Юзовку в Сталино, куда в 1927 году по приглашению большевиков приехал симпатизирующий коммунистам американский репортер Теодор Драйзер. Гостю очень хотелось посмотреть настоящий советский колхоз. Его отвезли в совхоз «Пески», где работала образцовая, основанная еще валлийцами, свиноферма. В своей книге «Драйзер смотрит на Россию» он описывает свое удивление от увиденного. Среди советского колхозного хаоса он обнаружил предназначенную для работников уборную, в которую был проведен водопровод. На вопрос репортера, кто ее возвел, хозяева ответили, что буржуи, а когда он стал настаивать на деталях, прозвучала фамилия Юза.
Бегство
Первая массовая волна реэмиграции с Донбасса началась во время революции 1905 года, а последний Юз, внук Джона Артур, покинул Юзовку в 1907. В 1917 это было уже бегство. По данным переписи, в городе в тот момент осталось всего 52 британца. В 1925 году НКВД потребовал от местного руководства полный список «всех империалистов», то есть немцев, чехов, британцев, поляков, французов и бельгийцев. Оказалось, что в Юзовке остался всего один британский подданный, немец по национальности, Владимир Оттович Ташит.
Андрей Блакберн узнал о своих корнях в середине 1990-х, когда в Донецк вместе с делегацией из Великобритании приехала режиссер документальных фильмов Анита Блэкберн (Anita Blackburn). Она изучила метрические книги англиканского собора, эвакуированного из Юзовки, и выяснила, что они с Андреем родственники. Он дополнил историю теми деталями, которые знал сам: во время революции 1917 года его прадед не уехал, как все остальные, а остался, заботясь о больной матери. Дед был горняком в Караганде, где он находился в ссылке, а отца мобилизовали и отправили в Сталинград. Он дошел с Красной армией до Праги, получил тяжелое ранение, а после войны поселился в Донецке. Сам Андрей стал известным в регионе экологом. Его телефон в оккупированном сепаратистами городе сейчас не отвечает.
