«Борьба за мировую гегемонию в Европе будет выиграна путем обретения русского пространства […] Русское пространство — это наша Индия, и, так же как англичане правят там горсткой своих людей, так и мы будем править этим нашим колониальным пространством. Украинцам мы привезем головные платки, стеклянные бусы как украшения и другие вещи, которые нравятся колониальным народам».
Эти фантазии Адольф Гитлер изложил в 1941 году в одном из своих монологов в Главной ставке всего через несколько недель после вторжения в Советский Союз. Они иллюстрируют один из важных вопросов германской исторической памяти, который в последние годы обсуждается и в обществе.
Этот вопрос только на первый взгляд кажется простым: ограничивается ли колониальный опыт Германии только периодом, когда Германия формально была колониальной державой, то есть временем от 1884 до 1919 года? Или же колониальная идея и позже играла определенную роль, последовательно развивалась в немецкой истории и теперь требует принципиального объяснения — в том числе и даже в особенности для периода национал-социализма?
До сих пор в общественном сознании колониальное прошлое Германии вытесняется или приукрашивается. Германскую колониальную империю воспринимают в ностальгической свете или помещают ее где-то между приключениями бойскаутов или помощью развивающимся странам в тогдашнем ее понимании. Считается, что эта империя просуществовала совсем недолго и поэтому особых следов не оставила, как будто время существования может что-то сказать об интенсивности и последствиях германского колониального господства. Как-никак оно продержалось 35 лет, то есть более чем в два раз дольше, чем Третий рейх. А немецкое господство над Намибией продолжилось в десять раз дольше, чем над оккупированными частями Советского Союза во время Второй мировой войны.
«Народ без жизненного пространства» в Африке и в Восточной Европе
Катастрофические последствия для колонизируемых народов почти полностью игнорируются в общественном восприятии. И уже одно это плохо. Но, помимо этого, подобная колониальная амнезия приводит и к странному провалу в понимании преступлений Третьего рейха и, соответственно, в их осмыслении.
Потому что как минимум захватническая война на уничтожение против Польши и Советского Союза полностью вписывается в колониальную традицию Германии. Колониальные устремления Германии закончились не в 1919 году с утратой колоний в Африке, а лишь в 1945 году. Только вторая попытка основать германскую колониальную империю, на этот раз на востоке, потерпела уже окончательный крах.
Захватническая война на уничтожение, которую вели нацисты, имела явно колониальное измерение. Об этом свидетельствуют высказывания Гитлера и Ганса Йоста, секретаря рейхсфюрера СС Гиммлера. Зимой 1939-1940 годов после поездки с Гиммлером по оккупированной Польше Йост заявил: «Поляки ни в коей мере не являются государствообразующим народом. У них для этого отсутствует самые простые предпосылки. (…) Страна, которая имеет столь малое понятие о сути поселения… это колониальная страна»
Подобные же мысли можно было найти и в письмах простых солдат. Так, военнослужащий 12-го военно-воздушного полка жаловался в 1941 году в письме из России домой: «Тут нет никакой культуры, никакого рая… Крайне низкий уровень, грязь, люди, глядя на которых понимаешь, что тут перед нами будет стоять большая колонизаторская задача».
Однако не только эти высказывания — и не они в первую очередь — свидетельствуют о колониальной направленности войны. В больше степени это делает практика захвата и уничтожения, обнажающая параллели между первой и второй немецкими колониальными империями. Уже побудительные мотивы войны обнаруживают сходство: социал-дарвинистское представление о борьбе народов между собой, где должны победить сильнейшие. Согласно этой идее, у биологически дефинированного «народного тела» (Volkskörper) отсутствовало «жизненное пространство» (Lebensraum). Это пространство до 1919 года пытались искать за морями, а с 1933-1939 годов — на востоке Европы, вновь исходя из вековых представлений о колонизации Востока.
«Расстреливать каждого гереро»
Нацистская захватническая война на уничтожение против Польши, а затем против Советского Союза был сознательным воплощением этих политических представлений. Местное население должно было выполнять чисто обслуживающую функцию. «Славяне — прирожденная рабская масса, жаждущая иметь хозяина», — говорил Гитлер.
И в колонии Германская Юго-Западная Африка (сегодняшняя Намибия) чернокожие должны были работать на «господ». Принуждением к труду и тотальным контролем немецкие колонизаторы намеревались сформировать из местных народностей гереро, нама, дамара и сан однородную рабочую массу.
В 1907 году были введены «распоряжения для туземцев», которые предписывали всем африканцам постоянно носить при себе жетоны-пропуска. Покидать места постоянного проживания они имели право только с разрешения немцев, жить большими группами запрещалось, как и содержать скот. Традиционные структуры и связи не просто не учитывались — их сознательно разрушали, чтобы устранить любое проявление «племенного самосознания».
В наше время появилось больше свидетельств военного геноцида, практиковавшегося до этого. Генерал Лотар фон Трота проводил его от имени Германии: по его приказу немецкие войска оттеснили всех гереро в пустыню Омахеке, чем обрекли их на смерть от жажды. В своем «приказе об уничтожении» от 2 октября 1904 года Трота заявил: «Внутри германских границ каждый гереро с оружием или без оного, со скотом или без оного должен быть расстрелян, я больше не принимаю женщин и детей, а гоню назад к их народу или приказываю стрелять по ним».
Во время гитлеровского похода на Восток также шла речь об изгнании славян с территорий, предназначенных для заселения немцами: покинуть родные места должны были 60 миллионов человек — это предусматривалось «Генеральным планом Ост» 1942-1943 года. Предполагалось, как и в Германской Юго-Западной Африке, что «изгнание» для подавляющего большинства этих людей будет означать смерть.
«Война на востоке» была в значительной степени такой же расовой войной, как и колониальная война против гереро и нама, хотя из-за технического характера войны и участвующих в ней многомиллионных армий может создаться иное впечатление. Правила «цивилизованного» ведения войны не действовали. Так, например, указ о военной юрисдикции от 1941 года позволял немецким войскам с самого начала войны проводить массовый казни и захваты заложников в качестве мер возмездия.
Все это относилось к обычной практике колониального ведения войны. «Каждый командующий офицер правомочен отдавать приказы о расстреле цветных местных жителей, застигнутых на месте преступления при выполнении предательских действий против немецких войск», — так распорядился и фон Трота в июне 1904 года.
Это «расовое государство» предписывало четкое разделение «белых» и «черных», «господ» и «слуг». Смешанные браки были запрещены, добровольные сексуальные контакты стигматизировались как «прегрешение по отношению к расовому сознанию». Если вначале колонизации еще практиковалась ее культуралистская интерпретация, в рамках которой некие «культура» и «цивилизованность» были признаками белой расы, то к началу ХХ века верх одержала её биолого-расистская дефиниция.
«Туземцами являются все представители коренного народа, связанные между собой кровными узами, а также отпрыски туземных женщин, которые зачали их от мужчин белой расы, даже если смешение с белыми мужчинами имело место несколько поколений назад. Если может быть установлено происхождение от представителя коренного народа, то отпрыск считается по своим кровным признакам туземцем», — постановил суд в Виндхуке в 1909 году.
Что касается Третьего рейха, то значение расового вопроса для него не нуждается в доказательствах. Он пронизывал всю «народную общность» (Volksgemeinschaft) и был одной из ключевых основ режима.
Германский репертуар: война на уничтожение и геноцид
При всех явных параллелях в идеологии и практике кайзеровской Германии и Третьего рейха одно коренное различие между ними все-таки имеется: роль, которая была отведена евреям или же которой они были лишены. Антисемитизм отличается от антиславянизма и колониализма своей вековой историей и представлением о всемирном европейском заговоре. Последнее с точки зрения антисемитов делает еврейство особенно опасным и послужило предпосылкой для глобального «окончательного решения еврейского вопроса», основой для попытки глобального убийства — Холокоста с его 6 миллионами убитых евреев.
Исследования истоков Холокоста указывают, однако, на то, что даже геноцид евреев не был запланирован с самого начала, что радикализация в переходе от планов по высылке или переселению евреев к их массовому убийству произошла под воздействием ситуативных факторов, связанных с войной на уничтожение. Но это означает также, что тот, кто не отрицает связи между войной и Холокостом, не может сомневаться в колониальном характере нацистских преступлений.
Так же как неверно было бы предположить, что война на уничтожение и Холокост произошли, потому что у Германии были колонии и она проводила геноцид гереро и нама, неверно и отрицать, что война на уничтожение и геноцид относились к репертуару немецких администраторов и военных еще за несколько десятилетий до национал-социализма.
Мы нисколько не приуменьшим характер Холокоста, расширяя перспективу и проводя параллели с колониальным прошлым Германии. Напротив, это помогает еще точнее представить уникальность Холокоста как специфического проявления антисемитизма. А колониальная перспектива не преуменьшит вину и ответственность Германии: она скорее показывает, что преступления Третьего рейха намного сильнее связаны с германской историей, чем немцы до сих пор были готовы признать.
Колониальная предыстория общества помогает понять, почему многие немцы были готовы служить делу национал-социализма с таким рвением. В широких кругах общества это дело было не так уж и ново: человеконенавистнические проекты нацистов базировались на колониальных традициях. Поэтому не нужно было быть антисемитом, чтобы участвовать в программе захвата территории на Востоке. А коль скоро кто-то участвовал в этой программе, то таким образом был причастен и к Холокосту.
Подобный постколониальный взгляд на германскую историю прямо упирается в стену, которую кое-кто хочет возвести между Освенцимом и «нормальной» немецкой историей. Он обнажает расистские корни немецкой истории, выходящие за пределы антисемитизма. И это помогает лучше понять вновь растущее значение современного расизма.
