В течение многих лет жители города Оксфорда, штат Массачусетс, были страшно недовольны компанией, контролировавшей водоснабжение в этом регионе. Эта компания, как считали местные жители, установила раздутые тарифы и предоставляла ужасные услуги. Но местные жители не хотели остаться вообще без воды и поэтому были вынуждены все время платить за воду по повышенным тарифам.
Тогда жители Оксфорда решили попытаться выкупить эту компанию. На собрании, устроенном в местной школе, подавляющее большинство собравшихся высказались за то, чтобы собрать несколько миллионов долларов, необходимых для приобретения этой компании. На сбор средств пришлось потратить годы, однако в мае 2014 года сделка была почти завершена — лишь один голос отделял жителей небольшого города от достижения заветной цели.
Однако коммунальная компания не собиралась сдаваться без борьбы. Она начала кампанию, направленную против намеченного выкупа. В день решающего голосования актовый зал местной школы был заполнен до предела. Местные жители, в течение многих лет упорно трудившиеся для достижения своей цели, заметили в зале большое количество новых лиц — эти жители не присутствовали на предыдущих встречах, на которых обсуждался вопрос о выкупе. После объявления итогов голосования стало ясно, что сторонники приобретения не смогли набрать большинства голосов, и поэтому компания под названием «Эквэрион» (Aquarion) останется поставщиком воды для города.
Сторонники выкупа предприняли отчаянную попытку и попытались провести повторное голосование, однако еще до его начала один из лоббистов компании Aquarion включил сигнал пожарной тревоги. После этого нужно было освободить здание школы, и встреча была отложена. Фирма Aquarion и сегодня сохраняет свой контроль над системой водоснабжения в Оксфорде.
Представители компании Aquarion отрицают, что тот их сторонник, включивший пожарную сирену, действовал по их указанию. Кроме того, они не согласны с тем, что ее ставки являются завышенными, и что их компания предоставляет услуги низкого качества. Некоторые жители города Оксфорда поддержали компанию Aquarion, тогда как другие выступали против выкупа, опасаясь повышения цен и возникновения дополнительных проблем в том случае, если у города будет собственная водопроводная компания. Тем не менее многие горожане, либералы и консерваторы, были недовольны сложившейся ситуацией. По их мнению, в процессе голосования не были обеспечены одинаковые условия для всех сторон.
«Это было нарушение неприкосновенности местного правительства со стороны больших денег, — отметила в беседе со мной Джен Кэсси (Jen Caissie), бывший председатель совета городского управления Оксфорда. — Их мессия — это прибыль, а не здоровье местного сообщества. И я говорю это как республиканка, то есть как человек, выступающий в поддержку бизнеса на местном уровне».
Городское собрание в Новой Англии может показаться одним из самых старых и самых чистых выражений американского стиля управления. Однако даже в этом бастионе обсуждений и прямой демократии возникло неприятное подозрение, суть которого сводится к тому, что рычаги власти не контролируются народом.
Возникшее подозрение подкрепляется тем фактом, что по целому ряду вопросов государственная политика не отражает предпочтений большинства американцев. Если бы было наоборот, то страна выглядела бы совершенно иначе: марихуана была бы разрешена, пожертвования на проведения политический кампаний подвергались бы более строгому контролю, оплаченный отпуск по уходу за ребенком был бы законом страны, а обучение в государственных университетах было бы бесплатным; минимальная заработная платы была бы выше, а контроль за владением оружием более строгим; аборты были бы более доступными на ранней стадии беременности, и были бы запрещены со второго трехмесячного периода.
Игнорирование интересов народа в нашей предположительно демократической системе было подвергнуто изучению в 2014 году в исследовании, проведенном политологами Мартином Гиленсом (Martin Gilens) из Принстонского университета и Бенджамином Пейджем (Benjamin I. Page) из Северо-Восточного университета. Четыре общие теории уже давно пытаются дать ответ на фундаментальный вопрос о нашем правительстве — кто правит?
Согласно первой теории, о которой мы рассказываем нашим детям на уроках по основам гражданственности, взгляды обычных людей имеют решающее значение. Вторая теория исходит из того, что власть находится в руках таких массовых организаций по интересам, как Американская ассоциация пенсионеров (AARP). Согласно третьей теории, главное место занимают такие бизнес-группы, как «Независимые страховые агенты» (Independent Insurance Agents), «Американские брокеры» (Brokers of America) и «Национальная ассоциация оптовой торговли пивом» (National Beer Wholesalers Association). Что касается четвертой теории, то ее сторонники утверждают, что политика отражает взгляды экономической элиты.
Гиленс и Пейдж протестировали эти теории и проследили за тем, каким образом предпочтения различных групп определили действия конгресса и исполнительной власти по 1779 политическим вопросам на протяжении двух десятилетий. Результаты оказались шокирующими. Экономические элиты и узкие группы по интересам оказались весьма влиятельными — им удалось добиться принятия поддерживаемых ими политических решений в половине случаев. И, кроме того, они смогли предотвратить принятие почти всех законов, против которых они выступали.
Тем временем низовые массовые группы по интересам оказывали незначительное влияние на государственную политику. Что касается мнения простых граждан, то оно почти не имело никакого независимого влияния. «Если предпочтения экономической элиты и позиции организованных групп интересов контролируются, то предпочтения простых американцев, похоже, имеют незначительное, почти равное нулю и статистические ничтожное влияние на государственную политику», — подчеркнули Гиленс и Пейдж.
Средства массовой информации — от газеты «Вашингтон Пост» до портала «Брейтбарт Ньюс» — сообщили об этих потрясающих результатах в качестве иллюстрации того, что особо ретивые авторы газетных заголовков называют американской олигархией. В последующих научных работах были подвергнуты критике некоторые выводы авторов исследования и выражены сомнения по поводу того, является ли существующая политическая система полностью изолированной от мнения простых людей, как это утверждают Гиленс и Пейдж. Самые захватывающие утверждения, сделанные на основе проведенного исследования, явно оказались преувеличенными. Однако проделанная работа является еще одним серьезным свидетельством существования ползучего демократического дефицита в этой стране свободы.
Разумеется, до некоторой степени невосприимчивость американской политической системы коренится в ее конструкции. Соединенные Штаты были образованы как республика, а не как демократия. Как ясно дали понять Александр Гамильтон и Джеймс Мэдисон в своем сборнике статей «Федералист», суть этой республики состоит — подчеркнуто авторами — «в полном исключении людей, во всем их коллективном качестве, от любого участия» в управлении страной. Вместо этого популярные взгляды людей должны претворяться в государственную политику через выборы их представителей, «мудрость которых», по словам Мэдисона, «способна лучше различить истинные интересы их страны». Поэтому отнюдь не случайным является радикальное сокращение прямого влияния людей на правительство.
Только в течение XIX века некоторые мыслители из числа предпринимателей стали переодевать идеологически самоуверенную республику в непривычные одежды демократии. По всей Америке старые социальные иерархии были перевернуты быстрой индустриализацией, массовой иммиграцией, расширением на запад и гражданской войной. Эгалитарные настроения были на подъеме. Идея относительно правления народа казалась привлекательной и даже естественной. Те же самые институты, которые ранее были созданы для того, чтобы не допустить народ к управлению государством, теперь привлекались для обеспечения правления «народа, народом и для народа».
Этот сдвиг в оправдании нашей политической системы стал источников вдохновения для важных реформ. В принятой в 1913 году 17-ой Поправке говорится о том, что сенаторы должны избираться непосредственно народом, и не законодательными органами государства. 19-я Поправка, принятая в 1920-ом году, предоставила женщинам избирательные права. В 1965 году был принят Закон об избирательных правах (Voting Rights Act), который основывался на 15-ой Поправке и направлен на обеспечение голосования черных американцев. Казавшееся ранее странным утверждение о том, что Соединенные Штаты являются демократией, постепенно получило некоторое обоснование в реальности.
Созданная таким образом основа теперь разрушается, и люди это замечают. В значительной мере так происходит из-за внезапного прекращения продолжительного периода, во время которого средние американцы становились более состоятельными. Часто люди, которым задают вопрос об их экономическом положении, сравнивают свои собственные стандарты жизни с тем, как жили их родители. До недавнего времени подобное сравнение было ободряющим. В 30-летнем возрасте более девяти из десяти американцев, родившихся в 1940 году, зарабатывали больше, чем их родители на том же этапе своей жизни.
Однако, по данным потрясающего исследования, проведенного под руководством Раджа Четти (Raj Chetty) и его соавторов, многие «миллениалы», то есть люди, родившиеся после 1980-го года, не испытали существовавшего ранее опыта, связанного с увеличением состояния. Среди этих американцев, родившихся в начале 1980-х годов, только половина зарабатывают больше, чем их родители в том же возрасте.
Американцы никогда не любили своих политиков и никогда не воспринимали Вашингтон как средоточие морали и добродетели. Но пока система работала на них — пока они имели возможность становиться более обеспеченными, чем их родители, и могли ожидать, что их дети будут жить лучше, чем они сами, — люди верили в то, что политики находятся на их стороне. Но теперь они больше так не думают.
Тем временем развитие цифровых средств массовой информации пробудило у американцев инстинктивное понимание прямой демократии. Когда они заполняют электронные ящики для голосования на портале таких программ как «Голос» (The Voice) или «Танцы со звездами» (Dancing With the Stars), когда они ставят «лайки» в «Фейсбуке» или выставляют соответствующую иконку для повышения популярности какого-нибудь комментария на веб-сайте «Реддит» (Reddit), они видят, что их голос может мгновенно повлиять на ситуацию. В сравнении с этими цифровыми плебисцитами работа правительства Соединенных Штатов кажется медлительной, устаревшей и шокирующее неотзывчивой.
В результате обычные избиратели, вероятно, чувствуют себя более отчужденными от традиционных политических институтов, чем когда-либо раньше. Когда они смотрят на те решения, которые принимаются правительством, они не видят в них отражения своих предпочтений. И есть достаточно оснований для того, чтобы они почувствовали разочарование в демократии, как это было и с жителями Оксфорда, штат Массачусетс.
Тем политиком, который лучше всего почувствовал это разочарование и обещал исправить ситуацию, оказался Дональд Трамп. Утверждение о том, что он будет транслировать голос народа и использовать его в борьбе против коррумпированной и невосприимчивой элиты, находилось в самом центре его избирательной кампании. «Я ваш голос», — с таким обещанием выступил Трамп, когда он согласился с решением о номинации на Национальном съезде Республиканской партии. «Сегодня мы не только просто передаем власть от одной администрации к другой, — заявил он в своей инаугурационной речи, — но мы также переносим власть из Вашингтона, округ Колумбия, и возвращаем его тебе, народ».
Дональд Трамп победил на президентских выборах по многим причинам, включая расовую враждебность, обеспокоенность относительно иммиграции, а также увеличивающийся разрыв между городскими и сельскими районами. Однако данные об общественном мнении говорят о том, что глубокое чувство бессилия среди избирателей тоже оказалось важным. Я проанализировал данные Американского центра по изучению национальных выборов (American National Election Studies). Люди, проголосовавшие за Трампа на первичных выборах Республиканской партии, в большей степени, чем сторонники его оппонентов, посчитали, что они «не имеют никакого влияния на то, что делает правительство». Они полагали, что «государственных чиновников не очень интересует то, что думают такие как мы простые люди» и что «большинство политиков беспокоятся только об интересах богатых и влиятельных людей».
У Трампа на самом деле нет намерения возвратить власть народу. Он заполнил свою администрацию членами той же самой элиты, которую он подвергал резкой критике во время своей президентской кампании. Самый крупный его законодательный успех — принятие закона о налогах — преподносит подарки корпорациям и классу спонсоров. По прошествии чуть больше года после бунта Америки против политической элиты в форме избрания самопровозглашенного защитника народа его правительство еще глубже оказалась в карманах лоббистов и миллиардеров, чем когда-либо ранее.
Не составит большого труда извлечь из этого неверный урок: если американский электорат может надуть такая фигура, как Трамп, то ему нельзя доверять и ту власть, которой он уже обладает. Чтобы избежать дальнейшего ущерба для верховенства закона и также для прав наиболее уязвимых американцев, традиционные элиты должны забрать у них еще больше власти. Однако такого рода ответ играет на руку популистскому нарративу: политическому классу не нравится Трамп, поскольку он грозит забрать у него власть. Кроме того, представители этого класса отказываются признать, что в позиции народа есть смысл.
Америка на самом деле имеет проблемы с демократией. Если мы хотим разобраться с глубинными причинами популизма, мы должны провести честный анализ того, как власть выскользнула из рук народа, а также более честно подумать о том, каким образом мы можем — или не можем — вернуть народу утраченный контроль.
В разгар мексикано-американской войны Николас Трист (Nicholas Trist) посетил Мехико и договорился о заключении Договора Гваделупе-Идальго (Treaty of Guadalupe Hidalgo), на основании которого были прекращены боевые действия между двумя нациями и была проведена южная граница Америки. Спустя два десятилетия американское правительство так и не заплатило ему за его услуги. Он был слишком стар и слишком слаб для того, чтобы самому приехать в Вашингтон, и поэтому Трист нанял известного адвоката по имени Линус Чайлд (Linus Child) для действий от своего имени, пообещав ему 25% от причитавшейся ему суммы денег.
Конгресс в конечном итоге одобрил выделение денег для покрытия долга. Однако на этот раз сам Трист отказался выполнить свои обязательства даже после того, как адвокат Чайлда подал на него в суд. Хотя контракт между Тристом и Чайлдом вряд ли можно назвать неудачным по сегодняшним стандартам, Верховный суд отказался его поддержать, опасаясь того, что это может предоставить законную основу для деятельности лоббистов.
Если любая корпорация страны будет нанимать авантюристов, создавая тем самым целый рынок им подобных, для обхода общего закона с целью продвижения собственных интересов, то тогда моральное чувство любого благонамеренного человека заставит его инстинктивно обвинить работодателя и наемного работника в том, что они погрязли в коррупции.
Хотя этот случай может показаться экстремальным, он был далек от того, чтобы быть уникальным. В своей книге «Коррупция в Америке» (Corruption in America) ученый-правовед Зефир Тичаут (Zephyr Teachout) замечает, что институты в Соединенных Штатах были явно направлены на противодействие миллионам тех способов, с помощью которых люди могут попытаться повлиять на политические решения в своих собственных личных интересах. Многие формы лоббированя были запрещены в течение всего XIX столетия. В Конституции штата Джорджия одно время говорилось о том, что «лоббирование объявляется преступлением». В Калифорнии оно было признано уголовно наказуемым деянием.
В XX веке лоббистская деятельность постепенно утратила запах незаконности. Но даже тогда, когда такая деятельность была нормализована, компании не горели желанием оказывать влияние. Даже в 1960-х годах крупнейшие фирмы не занимались лоббированием напрямую от своего собственного имени. Вместо этого они полагались на такие объединения, как Торговая палата США (U. S. Chamber of Commerce), у которой в Вашингтоне был более слабый голос, чем у профсоюзов или у групп по защите общественных интересов. «Каждый руководитель предприятия знает, — отметил в 1971 году будущий судья Верховного суда Льюис Пауэлл-младший (Lewis F. Powell Jr.), — что сегодня некоторые элементы американского общества имеют так же мало влияния на правительство, как и американские бизнесмены».
Ситуация стала меняться в начале 1970-х годов. Решительно настроенные на то, чтобы бороться с повышением оплаты труда, а также с более строгими трудовыми и природоохранными стандартами, вызывающими повышение затрат, генеральные директора таких компаний, как «Дженерал Электрик» (General Electric) и «Дженерал моторс» (General Motors) объединили свои усилия для расширения своего влияния на Капитолийском холме. Вначале их действия носили, в основном, оборонительный характер: цель состояла в том, чтобы препятствовать принятию законов, которые могли бы противоречить их интересам.
Однако по мере увеличения политического влияния крупных корпораций и бурного роста их доходов новый класс профессиональных лоббистов смог убедить руководителей компаний в том, что, как сказал Ли Дратман (Lee Drutman, автор вышедшей в 2015 году книги «Американский бизнес — это лоббирование» (The Business of America Is Lobbying), их активность «состояла не просто в том, чтобы держать на большом расстоянии правительство — она также могла состоять в том, чтобы приблизить к себе правительство».
Сегодня корпорации обладают огромным влиянием в Вашингтоне. «На каждый доллар, потраченный профсоюзами и группами по защите общественных интересов, „крупные корпорации и их ассоциации сегодня расходуют 34 доллара. Из 100 организаций, которые больше всего тратят на лоббистскую деятельность, 95 постоянно представляют бизнес".
Работа лоббистов на улице Кей Стрит (K Street), а также вмешательство в работу нашего правительства с помощью больших деньг, фундаментальным образом изменило работу — и жизнь — предполагаемых представителей народа. Стив Израэл (Steve Israel), член палаты представителей из Лонг Айленда, был превосходным финансистом. В течение своей 16-летней работы на Капитолийском холме он привлек к работе на себя 1600 человек, занимавшихся сбором пожертвований, то есть в среднем по одному за четыре дня.
Израэл называл сборщиков пожертвований одной из главных причин, заставивших его покинуть конгресс в 2016 году. «Я не думаю, что я могу провести еще один день в еще одной переговорной комнате, делая еще один звонок с просьбой о деньгах, — сказал он в интервью газете „Нью-Йорк Таймс". — Я всегда знал, что эта система не работает. А теперь ее уже невозможно восстановить».
В рекомендации, составленной для новых членов конгресса несколько лет назад Комитетом по выборам в конгресс Демократической партии (Democratic Congressional Campaign Committee), им рекомендуется проводить примерно по четыре часа в день для того, чтобы обзванивать новых потенциальных спонсоров и просить у них денег. Демократическая партия настаивает на таком большом количестве телефонных звонков, потому что эта система работает. Общие затраты на проведение выборов в Америке выросли до беспрецедентных уровней.
С 2000-го года по 2012-ый год расходы на проведение федеральных кампаний удвоились. И поэтому неудивительно, что большинство американцев сегодня считают, что конгресс коррумпирован, и это подтверждается данными проведенного в 2015 году исследования компанией Гэллап (Gallup). Как сказал Израэл в беседе с ведущим телеканала Эйч-Би-О (HBO) Джоном Оливером (John Oliver), те часы, которые он потратил на сбор денег, «были формой пытки — а реальным жертвами этой пытки стали граждане Америки, потому что, как они считают, у них нет права голоса в этой системе».
Крупные спонсоры и большие корпорации используют свои щедрые пожертвования для воздействия на принимаемые политические решения. Однако их влияние выходит далеко за рамки тех примеров, когда законодатели, как известно, приносят в жертву интересы своих избирателей для того, чтобы оставаться на правильной стороне вместе со своими финансовыми спонсорами. Те люди, с которыми мы проводим вместе время изо дня в день, формируют наши вкусы, наши представления и наши ценности.
Существующий императив относительно сбора большого количества денег означает, что члены конгресса уделяют больше времени спонсорам и лоббистам и меньше времени своим избирательным округам. Часто перед голосованием по законопроекту, вызывающему озабоченность у своих богатых спонсоров, законодателям не нужно идти на компромисс со своими идеалами — потому что они провели так много времени со своими донорами и лоббистами, что уже давно стали разделять их взгляды.
Однако проблема значительно глубже, чем может показаться. В воображаемом прошлом Америки члены конгресса хорошо чувствовали особенности того места, с которым они были связаны. Демократы, вероятно, поднимались по карьерной лестнице в местных профсоюзах или в местных школах. Республиканцы, скорее всего, были представителями местного бизнеса или лидерами местного сообщества. Члены обеих партий жили той жизнью, которая была тесно связана с жизнью их избирательных округов.
Но если теперь потратить некоторое количество времени на изучение биографий ваших представителей в конгрессе, то вы, как и я, заметите, что к тому моменту, когда они занимают свой кабинет на Капитолийском холме, многие политики уже являются включенными в состав культурной, образовательной и финансовой элиты, и в этом смысле они уже не являются обычными американцами. Некоторые представители, действительно, имеют прочные корни в своих избирательных округах, однако многие другие, в лучшем случае, не очень сильно с ними связаны.
Даже для тех законодателей, которые родились и выросли в той части страны, которую они представляют, это место для многих из них не является их истинным домом. Получив образование в дорогих университетах, скорее всего, на одном из побережий, они проводят свои молодые годы (20 и 30 лет) в крупных метрополиях страны. После работы в юридической области, в бизнесе, в финансах или на Капитолийском холме они приезжали в глубинку, руководствуясь своими политическими амбициями.
По завершении работы в конгрессе, даже если они сохраняли какой-то дом в своем избирательном округе, большинство из них не делали его центром своей жизни — скорее, они в значительно большей степени, чем их предшественники, старались получить прибыльные места в таких городах, как Нью-Йорк, Сан-Франциско и, конечно же, в Вашингтон. Почти по всем показателям — от жизненного опыта и образования до личного имущества — эти политики совершенно оторваны от остальной части населения страны.
Колоссальное влияние, которое имеют деньги в Вашингтоне, не является секретом. Однако другое столь же важное явление продолжает оставаться незамеченным — все больше вопросов исключаются из демократической борьбы.
Во многих областях политики законодательная работа вытесняется деятельностью так называемых независимых агентств — таких как Федеральная комиссия связи (Federal Communications Commission), Комиссия по ценным бумагам и фондовым биржам (Securities and Exchange Commission), Агентство по охране окружающей среды (Environmental Protection Agency) и Бюро по финансовой защите потребителей (Consumer Financial Protection Bureau).
Сразу после их учреждения конгрессом эти организации получают возможность формулировать свою собственную политику. На самом деле они в поразительной степени свободны от надзора со стороны законодателей, хотя им часто поручаются вопросы, которые являются не только сложными в техническом отношении, но и спорными в области политики.
Тот круг вопросов, которые взяли на себя эти агентства, свидетельствуют об их важности. Они могут запретить использование инсектицидов ДДТ для обеспечения качества питьевой воды, а Агентство по охране окружающей среды, к примеру, почти в течение 50 лет является ключевым игроком в борьбе, проходящей в области охраны окружающей среды. А недавно оно сделало себя центральным игроком при решении вопроса о позиции Америки в отношении изменения климата, регулирования использования загрязняющих веществ и выброса двуокиси углерода новыми электростанциями.
Независимые агентства временами создают причины для головной боли, однако они часто проявляют свою власть в менее прозрачных политических областях. Они сегодня отвечают за огромное количество новых федеральных правил. В опубликованной в 2008 году статье в журнале «Калифорниа Ло Ревью» подчеркивалось, что в течение предыдущего года Конгресс одобрил 138 общих законов. За тот же год федеральные агентства приняли 926 правил. Подобные правила охватывают широкие круг вопросов — от технических положений, затрагивающих только специальные предприятия, до важнейших реформ, непосредственно влияющих на жизнь миллионов людей.
Так, например, в октябре 2017 года Бюро по финансовой защите потребителей одобрило правило, которое требует от организаций, предоставляющих кредиты под залог заработной платы, определить, будут ли заемщики на самом деле способны их погасить — таким образом миллионы людей освобождаются от повышенных ставок, но одновременно получить доступ к наличным в случае необходимости становится сложнее.
Увеличение количества таких ведомств, как Агентство по защите окружающей среды — это только малая часть более широкой тенденции, в соответствии с которой правительство стало в меньшей степени отвечать перед народом. Во второй половине XX века Федеральная резервная система (Federal Reserve) получила значительно большую независимость от избираемых политиков и начала использовать значительно более мощные финансовые инструменты. Торговые договоры, от Североамериканской зоны свободной торговли (NAFTA), до недавних соглашений с такими странами, как Австралия, Марокко и Южная Корея ограничили возможность конгресса устанавливать тарифы, субсидировать местные предприятия и сдерживать поток рабочих-мигрантов в определенных областях.
Один раз я попытался подсчитать количество договоров, одной из сторон которых являются Соединенные Штаты, но я бросил это занятие, когда понял, что составленный Госдепартаментом «Список договоров и других международных соглашений, заключенных Соединенными Штатами» составляет 551 страницу. Многие из этих договоров и соглашений обеспечивают получение настоящей выгоды или помогают нам справляться с актуальными вызовами. Но какими бы ни были их достоинства, нельзя отрицать, что они ограничивают власть конгресса таким образом, что власти лишаются и сами американские избиратели.
Так, например, торговые договоры могут включать в себя туманные положения о «разрешении споров между инвесторами и государством», которые предоставляют иностранным арбитражным судам право присуждать огромные суммы денег корпорациям в том случае, если их деятельности мешают трудовые или природоохранные стандарты, и потенциально для Конгресса принятие такого рода мер становится более рискованным.
Такая же напряженность между суверенитетом народа и надлежащим управлением становится очевидной в ходе дебатов по поводу полномочий девяти избираемых судей Верховного суда. В начале 1950-х годов Верховный суд положил конец законной сегрегации в школах и университетах. Он сделал это, а затем вновь ввел смертную казнь. Он легализовал аборты. Он ограничил цензуру на телевидении и радио.
Он декриминализировал гомосексуализм и разрешил однополые браки. Он ограничил правила финансирования избирательных кампаний, а также ужесточил меры по контролю за оружием. Он принял решение о том, будут ли миллионы людей иметь медицинскую страховку, а также о том, будут ли миллионы не имеющих документов иммигрантов жить в страхе, опасаясь депортации.
Вы можете считать, что судебные решения интерпретируют законы или узурпируют власть народа, и это, вероятно, будет зависеть он вашей оценке результатов. Американские правые уже давно выступают против «судей-активистов», тогда как американские левые, имеющие большинство в этом суде на протяжении длительного времени после окончания Второй мировой войны, заявляют о том, что судьи просто выполняют свою работу.
Но теперь, когда Верховный суд стал сдвигаться все дальше вправо, точки зрения стали быстро меняться. Но независимо от ваших политических убеждений, вопрос не в том, что судьи часто играют слишком большую роль при разрешении важных политических конфликтов, а также не в том, что многие из этих решений усиливают антидемократические элементы существующей системы.
Возьмем в качестве примера организацию «Объединенные граждане» (Citizens United). Отклонив законопроект, ограничивающий расходы корпораций и других групп на проведение избирательных кампаний, Верховный суд принял решение, которое было непопулярным в то время и остается таковым и сегодня (Проведенный в 2015 году компанией «Блумберг» опрос показал, что 78% респондентов высказались против этого решения). Он также значительно усилил влияние обладающих большими средствами финансовых групп интересов, а представителям финансовой элиты будет легче блокировать предпочтения жителей страны в ближайшие годы.
Дональд Трамп — первый президент в истории Соединенных Штатов, который до своего прихода в Белый дом не занимал никакой государственной должности. Он приуменьшает значение экспертов и, похоже, не обладает пониманием основ государственной политики. Кроме того, он любит потакать малейшим прихотям своих сторонников. Во всех аспектах, в личном и политическом, презрительное описание Платоном «демократического человека» как перчатка подходит к 45-му президенту Соединенных Штатов: склонный к «лживым и хвастливым заявлениям и мнениям», он считает наглость «хорошим воспитанием», вседозволенность «свободой», расточительность «великолепием», а бесстыдство — «мужским духом».
Не вызывает большого удивления то, что высокомерные жалобы Платона по поводу демократии — ее главным недостатком, по его мнению, является «предоставление своего рода равенства без разбора как равным, так и неравным» — совершили удивительное возвращение в актуальную политику. Еще в 2003 году журналист Фарид Закария (Fareed Zakaria) заявил: «Может оказаться и слишком много демократии». В последующие годы многие ученые привели свои аргументы в поддержку этого тезиса.
Так, например, ученый Лэрри Бартелс (Larry Bartels) приложил много усилий для того, чтобы показать, насколько иррациональными являются обычные избиратели. А политический философ Джейсон Бреннэн (Jason Brennan) использовал в своей книге под названием «Против демократии» (Against Democracy) тезис о том, что иррациональные и пристрастные избиратели неспособны принимать правильные решения. Параг Ханна (Parag Khanna), завзятый защитник глобализации, высказался в пользу технократии, при которой многие решения принимаются «комитетами, состоящими из подотчетных экспертов».
В конце 2016 года, в конце периода проведения первичных выборов, когда номинация Трампа уже считалась неизбежной, Эндрю Салливан (Andrew Sullivan) предложил наиболее яркое определение подобных антидемократических стенаний. «Демократии перестают существовать в тот момент, когда они становятся слишком демократичными» — так была озаглавлено его статья. «И именно сейчас Америка готовит почву для тирании», — подчеркнул он.
Антидемократические взгляды затрагивают некоторые реальные вещи. Нашу систему делает уникально легитимной — по крайней мере, когда она хорошо функционирует — ее способность добиваться результата по двум ключевым ценностям сразу — либерализму (верховенство закона) и демократии (верховенство народа). Либерализм в настоящее время находится под воздействием согласованных атак со стороны администрации Трампа, которая объявила войну таким независимым институтам как ФБР, а также использует президентскую трибуну для запугивания представителей религиозных и этнических меньшинств, и поэтому становится понятным, почему многие мыслители готовы отказаться от небольшого количества демократии для защиты верховенства закона и особенно уязвимых групп населения страны.
Однако это отнюдь не легкая задача. Вот что мы видели в 2016 году — когда граждане выпускают из своих рук власть, то это повышает, а не понижает вероятность того, что они готовы передать свою судьбу в руки властного лидера, который обещает им разрушить существующую систему. Как вновь и вновь показывают примеры Египта, Таиланда и других стран, политическая элита с уменьшающейся поддержкой со стороны народа в конечном итоге вынуждена прибегать ко все более репрессивным действиям для того, чтобы удержаться у власти. В конце концов, любая серьезная попытка принести в жертву демократию для сохранения свободы заканчивается прекращением верховенства закона и верховенства народа.
Несложная альтернатива состоит в том, чтобы двинуться в противоположном направлении и призывать к как можно большему количеству демократии. Причины удаления народа, согласно этой концепции, связаны с циничным захватом власти представителями финансовой и политической элиты. Крупные корпорации и сверхбогатые люди выступили в поддержку независимости центральных банков и заключения дружественных для бизнеса торговых договоров, рассчитывая получить большую прибыль.
Политики, представители академического мира и журналисты выступают в поддержку технократического способа правления, потому что, по их мнению, они лучше знают, что нужно делать, и не хотят, чтобы в это дело вмешивался народ. Все это себялюбие, в действительности, облекается в одежды рыночной идеологии, которая проповедуется исследовательскими и научными центрами, финансируемыми богатыми спонсорами. Поскольку корни нынешней ситуации являются откровенно зловещими, то предлагаемые решения представляются столь же простыми. Люди должны вернуть свою власть — и упразднить технократические институты.
Антитехнократические взгляды присутствуют на обоих концах политического спектра. Что касается крайне правых, то покойный ученый Питер Мэйр (Peter Mair), говоря о Европе, жаловался на спад в области «народной» демократии, которую он противопоставлял выстроенной в большей степени сверху вниз «конституционной» демократии. Английский социолог Колин Крауч (Colin Crouch) считает, что даже анархия и насилие могут быть полезными, если они пытаются покончить с тем, что он называет «пост-демократией». Представители крайне правых делают больший акцент на национализме, однако они соглашаются с этим основным анализом.
В посвященном инаугурации номере журнала «Американ Афферс», в этом самопровозглашенном интеллектуальном центре движения Трампа, его основатель Джулиус Крейн (Julius Krein) порицал «существование надпартийной (transpartisan) элиты, поддерживающей вредоносный «управленческий консенсус». По словам Стива Бэннона (Steve Bannon), бывшего главного стратега Белого дома, его главной политической целью является возвращение власти народу. Кроме того, он выступает за «демонтаж административного государства».
Мэйр и Крауч, Крейн и Бэннон правы, когда они признают, что люди имеют все меньше и меньше контроля над политической системой, и это понимание может указать путь к проведению подлинных реформ, которые сделают нашу систему более демократичной, а также лучше функционирующей. Одна из причин, по которой благонамеренные политики так легко превращаются в лоббистов, состоит, например, в том, что у сотрудников их аппаратов отсутствуют соответствующие навыки и опыт, необходимые для составления законопроектов или для понимания сложных политических вопросов.
Это можно исправить за счет увеличения совершенно неадекватного финансирования конгресса — если члены палаты представителей или сенаторы могли бы привлечь — и удержать — более квалифицированных и опытных сотрудников своих аппаратов, то они подвергались бы меньшему соблазну и не позволяли бы лоббистам с Кей Стрит разрабатывать за них законопроекты.
Кроме того, слишком слабы те правила, которые в настоящее время используются для разрешения конфликта интересов. Нет никаких оснований для того, чтобы члены конгресса так быстро после окончания срока своих полномочий получали возможность лоббировать в интересах тех компаний, деятельность которых они, по идее, должны были регулировать. Настало время закрыть вращающиеся двери между политикой и промышленностью.
Реальные изменения потребуют также проведения амбициозной реформы в области финансирования избирательных компаний. Из-за существования организации «Объединенные граждане» сделать это будет исключительно сложно. Однако Верховный суд в прошлом был способен менять свое отношение. На фоне увеличивающихся доказательств того, что нынешняя система угрожает американской демократии, Верховный суд может признать, что более строгие ограничения финансирования избирательных кампаний крайне необходимы.
Несмотря на правильность позиций врагов технократии, их взгляды в конечном счете являются столь же упрощенными, как и антидемократические. Мир, в котором мы сегодня живем, исключительно сложен. Нам нужно следить за ураганами, инспектировать электростанции, сокращать выброс двуокиси углерода, сдерживать распространение ядерного оружия, регулировать работу банков и повышать стандарты в области безопасности клиентов. Все эти задачи требуют наличия высокой квалификации, а также значительной координации.
Было бы нереалистичным думать, что обычные избиратели или даже их представители в конгрессе могут стать экспертами в области безопасности на электростанциях и что мир способен найти эффективные ответы на проблему изменения климата без заключения громоздких международных соглашений. Если мы просто упраздним технократические институты, то будущее для большинства американцев будет выглядеть скорее более опасным, а также, скорее, менее изобильным.
Верно то, что для возвращения лояльности граждан наша демократия должна обуздать власть неизбранных элит, представители которой пытаются лишь увеличить свое влияние или набить свои карманы. Но верно и то, что для защиты жизней своих граждан нашей демократии нужны такие институты, которые по своей природе являются глубоко элитарными. В этом, на мой взгляд, и заключается огромная дилемма, которую Соединенные Штаты — а также другие демократии по всему миру — должны будут решить, если они хотят выжить в ближайшие десятилетия.
Нам не нужно разрушать все технократические институты или просто сохранять те, которые уже существуют. Нам нужно воздать новый набор политических институтов, которые были бы более чувствительными по отношению к интересам простых людей, а также могли бы лучше решать те серьезные проблемы, с которыми наше общество столкнется в ближайшие десятилетия.
Рассуждая о заре демократии в своей родной Италии, великий романист Джузеппе Томази ди Лампедуза (Giuseppe Tomasi di Lampedusa) смог заставить Танкреди (Tancredi), молодого аристократа, признать, что он будет вынужден отказаться от своих самых заветных привычек для спасения того, что является самым ценным в старом порядке. «Если все останется без изменений, — говорит Танкреди, — то тогда все должно будет измениться». Сами Соединенные Штаты находятся на перепутье. Если мы будем крепко держаться за статус-кво, то мы потеряем самое ценное в том мире, который мы знаем, и окажемся статистами в угасающем веке либеральной демократии. Лишь с помощью смелых и творческих реформ мы сможем восстановить достойную своего имени демократию.
