В «Истории русской революции» Лев Троцкий отмечал, что ключевая характеристика национальной истории России — это медленный темп ее развития. Медленное течение времени, которое не стоит путать с леностью ума, определили «ее экономическую отсталость, примитивизм ее социального устройства и культуры». Вездесущность истории иммобилизует и околдовывает развитие настоящего, или, скорее, будущего. Таким образом, Россия как будто остается в подвешенном состоянии, где царствует вечное настоящее, повествующее о времени, которое воспринимается как былое величие. Золотой век войны.
Центральной роли истории в современной России посвящены три книги, где говорится о взаимосвязи прошлого и будущего, в них отлично описано, что ни одно другое государство в мире не привязано так к истории, прожитой или вымышленной. «Будущее — это история» (The Future Is History) Маши Гессен, «Долгое похмелье» (The Long Hangover) Шона Уокера (Shaun Walker) и «Утраченное царство» (Lost Kingdom) Сергея Плохия — вот три книги, увидевшие свет в 2017 году, в которых анализируется настоящее, власть и отчасти рассказывается о будущем России. Раскапывая прошлое, авторам неизменно удается объяснить все действия Кремля.
Власть в России строит свою легитимность на исключительности государства, которому издревле предназначен путь, отличный от других; на единстве с историей — при том, что в ее строительстве никто из сегодняшних политических лидеров не участвовал. В самом деле, никто из них не может похвастаться участием во Второй мировой войне, которую в России с гордостью называют Великой Отечественной, никто не участвовал в отправке Гагарина в космос или Шахлина на Олимпиаду в Мельбурн, Рим и Токио, где гимнаст получал золото три раза подряд. Однако Кремль, чтобы подтвердить свою легитимность перед избирателями, нуждается в этой риторике. Государственные чиновники называют себя наследниками самых вдохновляющих страниц советской истории и открещиваются от самых порочных. Так, во всей России продолжают возникать памятники, воспевающие славное прошлое. Бюст Сталина в центре Москвы на улице, которая всегда называлась Аллея правителей. Был поставлен памятник князю Владимиру, крестившему Русь в православную веру, и еще один — Петру Столыпину, премьер-министру, бывшему в правительстве при правлении последнего царя Николая II. Эти памятники имеют четкое значение и замыкают круг, в который в области исторической легитимности вписан и действующий российский президент Владимир Путин, которого возвели в ранг человека, идеологически сплотившего нацию.
Путинизм создал форму правления, которая одновременно является и властью, и собственностью. Сегодня те, кто правят в России, владеют ею и экономически. Путинизм является вмешательством государства во все сферы жизни граждан. Путин удерживает монополию на политику (никому не удается с ним конкурировать), экономику, на души (он поддерживает церковь, которая, в свою очередь, поддерживает государство, придавая ему ореол священности), и, наконец, монополию на историю и память: именно он решает, какие эпизоды достойны того, чтобы их помнили, а какие — нет, каких персонажей возводить в ранг героев, а каких следует забыть. Православие, земля и прошлое. Три столпа идентичности, которая, однако, держится на еще одном важном определяющем факторе — народе. Быть частью группы, поддерживаемой осознанием и мифом собственной исключительности. Идеология, пронизывающая путинизм, строится на антитезах, она основана на изоляционизме, на противопоставлении Востока и Запада, и, очевидно, на империализме, выражением которого и кульминацией власти Путина стала аннексия Крыма. Благодаря ей в 2014 году уровень одобрения президента достиг 80%.
В «Утраченном царстве» Сергея Плохия раскрывается идея империи, канувшей или отвоеванной, которая является ядром русской идентичности. Книга начинается с правления Ивана III и объясняет, почему аннексия Крыма является ответом на страхи русских о сокращении национальных границ. Когда Владимир Путин впервые заговорил о Новороссии, федерации, в которую должны были войти все пророссийские республики Приднестровье, Абхазия и Южная Осетия, это не вызвало такого резонанса, как Крым, который всегда расценивался как оплот империи. Курортная зона, исторически и культурно связанная с Москвой. Как четко объясняет в своей книге Плохий, историк и профессор в Гарвардском университете, аннексия Крыма была интерпретирована как восстановление исторической справедливости. Русские восприняли это как возмездие, пробудившее имперскую гордость и позволившее им поднять голову после стыда за утрату Советского Союза.
Шон Уокер, бывший корреспондент газеты «Гардиан» (Guardian) в Москве, строит свою книгу «Долгое похмелье» вокруг аннексии полуострова, ставшей водоразделом, прежде всего, в политической жизни российского президента: есть Путин до Крыма и Путин после Крыма. Подзаголовок книги — «Новая Россия Путина и призраки прошлого» («Putin's new Russia and the ghosts of the past»). Эти призраки начали преследовать и жителей Восточной Украины после крымского референдума, вызывая эйфорию и иллюзии. Уокер описывает людей, живущих обычной жизнью, которую перевернула новейшая и новая история. Так, в книге появляются граждане Украины, для которых Москва стала маяком надежды, и другие, которых заворожили формы местного национализма, например, такой исторический лидер, как Степан Бандера. Уокер начинает свой рассказ на Донбассе, где встречается с человеком по кличке «Румын». Это боевое имя. Первым делом журналист спрашивает у него: «Вам не кажется, что публичные казни неуместны в Европе 21-го века?» Румын отвечает, пожимая плечами: «Никто не винит хирурга за то, что он удалил опухоль с помощью скальпеля. А именно этим мы здесь и занимаемся». В книге репортера появляются все те персонажи, которые нашли себя и свою цель в войне на востоке Украины. Война за то, чтобы снова стать частью империи, стала выражением гнева и страданий за так и незаконченную историю, дав волю таким персонажам, как Румын, которые не находили себе места в обществе, а теперь, в сражении, в притязаниях, в попытке итогового восстановления справедливости обрели смысл своей жизни. Эти персонажи привлекательны и отвратительны одновременно, они, безусловно, романтики, как, на более высоком уровне, Александр Дугин.
В предисловии к книге Гессен пишет: «Я хотела рассказать не только то, что произошло, но и то, чего не произошло, историю свободы, которую так никто и не утвердил, и демократии, которой никто никогда не хотел». Журналистка, опубликовавшая в Италии книгу «Путин. Человек без лица» и «Братья Царнаевы. Современная американская трагедия», построила свой рассказ на событиях жизни семи реальных персонажей. Четверых молодых людей, родившихся в начале 80-х годов, для которых распад Советского Союза был одним из первых воспоминаний, и троих взрослых людей: философа Дугина, социолога, директора «Левада-центра» Льва Гудкова и психолога Марины Арутюнян. «Будущее — это история» — это книга, рассказывающая об отсутствии, в ней прослеживается собственно судорожная попытка заполнить историческую, политическую и идеологическую пустоту, невероятная эквилибристика Путина. В работе Гессен центральная роль тоже уделяется империи и, особенно, ее концу.
Три книги соперничают между собой в попытке объяснить распад Советского Союза. В «Утраченном царстве» Сергей Плохий высказывает предположение, что СССР взорвался изнутри, потому что такова судьба любой империи, достаточно посмотреть на Австро-Венгрию и Османскую империю. Но Советский Союз, по мнению Маши Гессен, был чем-то большим, он был как человеческий организм, и он не потерпел крах, а, как это происходит с живыми организмами, разложился на биологическом уровне. Стоило только Михаилу Горбачеву запустить перестройку, осторожную, внимательную реструктуризацию системы, последнюю отчаянную попытку сохранить жизнь в гигантском организме, отягощенном годами и масштабами, как СССР немедленно сдался, и госсекретарь коммунистической партии не смог ничего поделать, кроме как взять на себя ответственность за сход этой лавины.
Однако распад Советского Союза не завершился 25 декабря 1991 года, когда на башнях Кремля был спущен красный флаг с серпом и молотом, и был поднят российский триколор. Это было лишь начало длительной гибели империи, которая сначала исчерпала себя физически, а потом ментально, и аннексия Крыма является не чем иным, как свидетельством того, что этот процесс продолжается и по сей день.
Маша Гессен подчеркивает в своей книге, что в 80-е годы модернизация была идеей, завораживавшей граждан Советского Союза, кто-то стремился к эмансипации, кто-то к демократии, кто-то — просто к материальному благополучию, который мог обеспечить капитализм. Но в памяти российского народа гласность и перестройка стали синонимами поражения, они не привели к благополучию, стали причиной уменьшения границ государства, а демократия была заново интерпретирована в локальном ключе. Сегодня, таким образом, большинство обычных людей не хочет радикальных перемен, потому что опасается негативных последствий. Элиты и Путин это поняли, они усвоили урок и начали играть в прятки с прошлым. Они знают, что модернизация стала бы потрясением для основ государства, а они не хотят рубить сук, на котором сидят.
Когда в 1999 году Владимир Путин был избран в качестве преемника Бориса Ельцина, это было сделано для того, чтобы избежать оккупации Кремля двумя ветеранами советской политики — Юрием Лужковым и Евгением Примаковым. Президент России должен был тогда отстаивать демократические победы и новую рыночную политику. Он был идеальным кандидатом, который добился ровно противоположного. Он разрушил достижения 90-х годов, создал миф на своей харизме, уничтожил Ельцина. А когда он в 2001 году решил заменить гимн, принятый в 1991 году, гимном Советского Союза — музыка осталась прежней, а слова были написаны новые — стало ясно, что президент пытается предстать в роли элемента неразрывной связи с прошлым, а не с настоящим. Связи с режимом, а не с демократическими устремлениями.
Здесь и раскрывается причина названия книги Маши Гессен. «Будущее — это история» — потому что будущее России не просто диктуется ее прошлым. Сложный вальс России и ее будущего формируется навязчивым присутствием прошлого. Как отмечает Плохий, все, что делает Путин, включая аннексию Крыма, продиктовано историческими и культурными обоснованиями. Он понял, что критиковать советский режим — неуместно (этот урок усвоил до него еще Брежнев), и решил выстроить непрерывную связь с Великой Отечественной войной. Сплавив национализм, синдром империализма и православие, Владимир Путин постепенно стал просто Путиным и с течением времени превратился в идол на родине и стал вызывать страх за рубежом.
История не всегда интерпретируется буквально. Партия российского президента называется «Единая Россия». Это словосочетание было старым лозунгом, появившимся во время революции и использовавшимся в борьбе с большевиками. Современная элита построила государство на советской ностальгии, при этом ничто не помешало ей воспользоваться слоганом оппозиции. Все эти противоречия сформированы гибридной формой правления, которая называется демократической, несмотря на то, что в действительности является режимом.
Три книги, несмотря на различный подход к материалу и параллельные пути, показывают, что Россия попала в ловушку мифологии. Сила действующего президента России, умудрившегося стабильно сохранять власть, зависит от его эквилибристики между прошлым и будущим. Но что-то начинает меняться. Революция принесла в Россию необузданный оптимизм, жестокую энергию и доверчивость. Это были эмоции, так и не нашедшие выхода в претворении революционных идеалов. Современная Россия никогда не испытывала этих надежд, и, возможно, ностальгия по прошлому отчасти является и ностальгией по надежде. Как пишет в своей книге Маша Гессен, СССР приблизился к своему распаду, как человеческое тело, как живой организм, который сначала разлагается физически, а потом ментально. Так, автор как будто говорит: в этот раз будет то же самое. В 2018 году может начаться распад и этой империи. Он произойдет с должной медлительностью, которая, по словам Троцкого, всегда являлась отличительной чертой истории государства, где время проходит, история останавливается, а прошлое расширяется.
