Гражданская война в России пока еще не заняла свое, особое место в воспоминаниях самой страны и всей Европы, хотя она изменила «ландшафт» всей Евразии — от Берлина до Владивостока, от Будапешта до Пекина, от Мурманска до Тегерана — еще сильнее, чем Первая мировая война. Она стала «ядром» мировой революции, наложившей свой разрушительный отпечаток на весь ХХ век. Помнить о ней означает, в частности, перестать, наконец, воспринимать ее в качестве этакого «дополнения» к установлению миропорядка, о котором удалось договориться после Первой мировой войны в Версале и других парижских пригородах.
Рухнувший мир
Еще до окончания «Великой войны» Гражданская война в России обострила кризис в Евразии и превратила Восточный фронт в источник неконтролируемых сражений, распространявшихся со скоростью ветра по всей территории потерпевшей крах царской России.
Американский президент Вильсон в январе 1918 года предпринял попытку установить мир и либеральный миропорядок, но было уже поздно. Его программа под названием «Четырнадцать пунктов» должна была быть опубликована в начале лета 1917 года, чтобы избавить российское Временное правительство от тяжести обязательств перед союзниками и извлечь выгоду из еще не улетучившейся эйфории после избавления от царской автократии для мирных переговоров с Центральными державами. Но к тому моменту к власти уже успели прийти большевики, которые вели переговоры с Германией об «особом мире», который позволил бы обеим сторонам и в дальнейшем вести свою агрессивную политику. О «самоопределении народов» говорил также и Ленин — но более радикально и соблазнительно, чем Вильсон.
В развязанной гражданской войне невозможно было оставаться нейтральным
«Тотальная» война, распространявшаяся после заключенного в марте 1918 года Брест-Литовского мира, все дальше и дальше на восток, даже после окончившейся в ноябре Первой мировой войны осталась глобальным конфликтом, затронувшим как трансатлантический регион, так и Дальний Восток. Хотя большевики, разбазаривая имперские и национальные интересы России, и рисковали рассориться со всеми политическими силами в стране, благодаря этому «предательству» они сумели получить жизненно важную для себя передышку, чтобы собраться с силами и начать «защиту революции» от многочисленных внутренних врагов. Представители Украины, в свою очередь, надеялись, что высокая цена за их подпись под сепаратным мирным договором окупится и гарантирует им независимость.
В этой гражданской войне было просто невозможно остаться нейтральным. В ходе ее произошло столкновение всевозможных политических, социальных, этнических и национальных, а также международных интересов. Ради создания различных кратковременных объединений более крупные группировки сил решались на самые разные, зачастую непредсказуемые риски. За цели, которые немцы преследовали на Украине, британцы, французы, американцы и японцы на севере, юге и Дальнем Востоке, шла отчаянная торговля.
Без официального объявления войны они находились на чужой территории, зачастую действовали самостоятельно, непосредственно вмешивались в чужие боевые действия, поставляли оружие и военную технику и колебались между выжиданием и отступлением. Даже Чехословацкий легион, который вообще-то следовало бы эвакуировать с целью передислокации на Западный фронт, продолжал участвовать в боях. Он боролся, пусть и не в том месте, за собственную свободу — за счет империи Габсбургов.
К регулярным частям присоединились международные «красные бригады», состоявшие из завербованных пленников, так называемые «Латышские стрелки», а также китайские части. Тылы и фронты постоянно менялись местами. Депортация, изгнание, захваты заложников и погромы, уже имевшие место в годы Первой мировой войны, были типичны для этих бессистемных сражений, провоцируемые пропагандой, рассказывавшей людям о «внутренних врагах» и «империалистических наемниках». С тех пор мир был понятием очень хрупким — люди пребывали в постоянном страхе перед «предателями», «шпионами» и «чужаками».
При этом никто, очевидно, был не в состоянии положить конец этой хаотичной «войне после войны». Когда страны-победители после Версальского мира создавали новый миропорядок, «Россия» в этом процессе не участвовала. Они отказывались признавать советский режим, как и бывших российских послов, остававшихся в важнейших столицах мира. При этом «российский флаг» был этаким наследием Первой мировой войны, каковым он остается и сейчас.
Что было потеряно
Гражданская война стала переломным моментом в цивилизационном плане — она концептуально изменила Россию, а также сильно повлияла и на другие страны. По поводу «вчерашнего мира» (о котором писал Стефан Цвейг), вероятно, потому и разгорелись ожесточенные дискуссии, что он разваливался буквально на глазах, а разные стороны конфликта спорили по поводу принадлежности тех или иных территорий. Они были не в состоянии договориться о том, что является «историческим наследием» и насколько оно ценно. Оно стало предметом конфликтов между фронтами «войны с прошлым» и «защиты будущего». Ориентироваться на них призывали те силы, которые одерживали верх в данный конкретный момент.
Но сначала воцарилась анархия. Еще летом 1917 года стали появляться сообщения о мародерстве, вандализме и «винных погромах» со стороны солдат, возвращавшихся с фронта и превративших «улицу» в пространство, свободное от права. Расхищение культурных ценностей, массовый снос церквей, складов, фабрик и музеев стали проявлением «запущенной» революции. И когда Временное правительство проявило свою неспособность взять ситуацию под контроль, большевики поняли, что революция — подходящий инструмент для радикального и жестокого упразднения «старого режима» и для ускорения перехода к «пролетарской культуре». Утопия стремилась к власти, а власть утопии внедрялась в будни, усиливала нетерпимость и готовность к жестокому подавлению любого сопротивления.
Никто и никогда не подсчитывал точно, какие ценности оказались утрачены в ходе гражданской войны. Долгое время было, по сути, запрещено признавать факт тайной, но официальной торговли культурными ценностями с другими странами, целью которой было заработать иностранную валюту. В тени боевых действий, экономической разрухи, массового голода и нескончаемых потоков беженцев забота о культурном и историческом наследии потерпевшей крах империи отошла на второй план, а также частично была принесена в жертву созданию «новой империи».
Еще хуже обстояли дела с личным благосостоянием людей и с их общим идейным богатством. Многое было отныне объявлено «бывшим». В 1920-х годах все дореволюционное общество было объявлено «тенденциозным». При этом разница между людьми обозначалась в зависимости от их социального статуса и профессии, но еще важнее были их политические и мировоззренческие убеждения, а также наличие или отсутствие у них какой-либо собственности. Людей благородного происхождения, офицеров, сотрудников министерств, специалистов, профессоров, врачей и других представителей свободных профессий большевики объявили сторонниками «контрреволюции» и относились к ним с таким же подозрением, как к социалистам, либералам, консерваторам и националистам.
Поскольку смена элит была невозможна в краткосрочной перспективе, и часть «экспертов» терпели только по прагматическим соображениям, клеймение отдельных слоев общества позором вело к их символической изоляции. Право и юстиция, образование и воспитание, общественная деятельность, органы местного самоуправления — во всех этих аспектах наблюдались беспрецедентные потери. Несмотря на кратковременный расцвет «гибридной» постреволюционной культуры, значительная часть потенциала в таких областях как наука, религиозная и философская культура, литература и искусство была безвозвратно утрачена по причине смерти или эмиграции представителей соответствующих кругов.
Государство вечно
Осенью и зимой 1917-1918 годов российское государство лежало в руинах. Временное правительство было свергнуто. Армия практически распалась вследствие долгих переговоров о перемирии с Центральными державами. Министерства и ведомства колебались между выжиданием и саботажем.
В центре же большевики боролись за сохранение только что завоеванной ими власти. Они стремительно занялись созданием собственных вооруженных сил и лояльных им институтов. Параллельно в столицах Петрограде и Москве возникали подпольные группы сопротивления, поддерживавшие связи со спонтанно возникавшими вооруженными добровольческими объединениями. При этом было совершенно непонятно, которые из этих структур, возникших на обломках царской империи, имели законные притязания на власть в государстве (или хотя бы на ее отдельные аспекты).
По сути, все события гражданской войны были связаны с всевозможными альтернативными вариантами устройства Евразии. Крупные решения, целью которых было создание «страны Советов» сначала неопределенных размеров, а потом воссоздание империи примерно в границах 1914 года, конкурировали с открыто пропагандировавшимися или скрытыми планами по удовлетворению определенных частных интересов. Кроме того, на окраинах страны часто возникали спонтанные и «размытые» центры власти, представлявшие интересы этнических и национальных групп, например, казаков или крестьянских войск самообороны, во главе которых, как правило, стояли местные харизматичные лидеры. Предгосударственные или даже протоимпериальные структуры развивали эти объединения только там, где они — как, например, в Сибири, на Дальнем Востоке или на границе с Монголией и Китаем — могли рассчитывать на лояльность местного населения или подавляли его военными средствами.
Ленин сумел убедить людей в том, что государство в процессе построения социализма могло бы отмереть. Обязанностью своей партии он считал ускорение этого процесса. В действительности же большевики навязали стране в чрезвычайном положении определенный порядок и создали из нагромождения старых и новых органов власти потенциальное супергосударство, производившее впечатление даже на их противников — националистов — и вдохновило великие антиутопии ХХ века. При всем своем отвращении к новому режиму они восхищались этим решением, которое они сами не смогли придумать.
Так что же получается: никаких других альтернатив не было? В России не было ни «чистого листа», ни каких-либо шансов, что «февраль 1917 года» мог бы привести к созданию демократической республики. Более реалистично было бы использовать возможность для гражданской «переходной диктатуры», которая делала бы ставку не на беспомощную Государственную Думу, а на городские советы и региональные органы самоуправления.
Впрочем, эта задача оказалась не по силам последнему премьер-министру Александру Керенскому, в которого сумасбродный культ личности верил больше, чем он сам. Из-за слабости политиков вместо этого возник этакий «призрак бонапартизма», то есть военной диктатуры, которая вопреки любым традициям перенесла центр принятия решений в генеральный штаб. Надеждам, связанным в 1917 году с генералом Корниловым, участвовавшим в Первой мировой войне и выступавшему против большевиков, а затем с белогвардейскими командирами Деникиным, Колчаком и Врангелем, не суждено было сбыться, равно как и слухам, что герой Красной армии Тухачевский воспользуется революционной ситуацией, чтобы организовать государственный переворот. По горькой иронии судьбы так поступил как раз Сталин, чтобы разделаться с военной элитой.
Гражданская война и воспоминания
Через 100 лет после начала Гражданской войны и почти через 30 лет после краха Советской империи, возникшей вследствие нее, никаких масштабных празднеств, посвященных юбилею Страны советов, не предусмотрено. Миф о «Красном октябре» и его «триумфальном шествии» до границ старой империи и даже дальше давно развенчан.
Давно пора обратиться к фактам, стоящим за героической сагой об этой ужасной войне. О «жизни в катастрофе» еще в 1920-х годах было написано множество мемуаров, романов и рассказов свидетелей тех событий. Впоследствии на смену воспоминаниям реальных людей пришла официальная трактовка. Так, памятники разрешено было устанавливать только в честь героев Красной армии. В то же время в историографии западных стран не было почти никакой информации о причинах, приведших к массовой эмиграции из России.
Но что же: социальные, культурные, национальные, религиозные и региональные противоречия растворились во «Вселенной» советских ценностей, и этот вопрос как бы решился сам собой тем, что его замалчивали? Нет, скорее Гражданская война просто ушла в тень битвы Сталина за модернизацию и Великой победы во Второй мировой войне. Но сейчас постепенно публикуются письма и дневники тех лет, рассказы и романы, старые публикации в прессе, а также дипломатические депеши, фотографии и плакаты, и тем самым массовое сознание вновь вспомнило о Гражданской войне.
Неслучайно напрашиваются аналогии с началом XVII века, когда Россия увязла в войнах между претендентами на трон. Послереволюционные годы нередко называют «современным смутным временем», когда в стране шла борьба между хаосом и порядком. Кроме того, катастрофу, вызванную российской Гражданской войной, вполне можно сравнить с последствиями Тридцатилетней войны.
В прошлом году провалом обернулся историко-политический проект «Памятника примирению», который к 100-летию революции должен был быть установлен в Крыму. Его целью было объединить необъединимое: в равной степени признать заслуги перед Отечеством участников Гражданской войны с обеих сторон и тем самым «залатать дыры» в исторических воспоминаниях русских. Но задача по преодолению тяжелого наследия, расколовшего на два лагеря семьи, сделавшего друзей и соседей врагами и вдобавок ко всему нанесшего России непоправимый культурный урон, оказалась невыполнимой. Да и опыт других стран, прошедших через гражданские войны, говорит об этом же.
Теперь биографическими «временами перемен» своих предков занимаются новые поколения россиян — они ищут ответы на вопросы, как из либералов могли получиться революционеры, из представителей интеллигенции идеологи, что стало с крестьянами и рабочими и почему они стали бороться друг против друга с оружием в руках.
