Нынешний кризис в отношениях Московского и Константинопольского патриархата из-за судеб православия на Украине любят представлять как что-то исключительное — невиданный церковный раскол, аналогов которого не было со времен разделения христианства на католичество и православие в 1054 году. Однако в действительности в происходящем мало необычного — за последние 200 лет аналогичные кризисы неоднократно случались в самых разных концах православного мира.
Стремительные политические изменения в XIX-XX веках, рост национализма, появление новых государств радикально изменили ситуацию в православии, усложнив церковное устройство. Количество провозглашенных, признанных и непризнанных автокефальных церквей постоянно увеличивается уже два столетия, и случай Украины в этом ряду далеко не первый и, скорее всего, не последний.
200 лет раздельно
Долгое время Константинопольская патриархия объединяла большинство православных — подданных Османской империи, особенно среди этнических греков и на Балканском полуострове. Но появление в 1830 году независимой Греции резко изменило ситуацию — у получивших самостоятельность греков духовный владыка оставался на территории Турции, в Стамбуле, а не в Афинах. Баварский принц Оттон, ставший королем Греции, разделял популярные тогда секуляристские идеи о примате государственного над церковным и национального над религиозным. Поэтому в 1833 году была провозглашена автокефалия Элладской церкви, не подчинявшейся Константинополю. Естественно, константинопольский патриарх этой автокефалии не признал.
Греки оказались разделены между собой церковным расколом, и такая ситуация сохранялась 17 лет, до 1850 года, когда стороны смогли выработать компромисс. Константинопольскую патриархию стали считать «Матерью-Церковью», но по факту Элладская церковь полностью независима. И до сих пор на тех территориях Греции, которые были присоединены после 1850 года (северная часть, Крит и еще некоторые острова), православные храмы де-юре относятся к Константинопольскому патриархату, хотя де-факто управляются и подчиняются Элладской церкви. По мере расширения территории находящиеся на «новых землях» храмы, до того относившиеся к Константинополю, получали двойное подчинение. Так был мирно разрешен первый кризис идентичности — столкновения традиции и новой политической реальности.
Следующий кризис оказался сложнее и долговременнее. В нем была прямо задействована Россия и РПЦ. Еще до возникновения Болгарии как политической единицы в результате Русско-турецкой войны 1877-1878 годов, в 1872 году в Стамбуле была провозглашена автокефалия Болгарской православной церкви, что отвечало как либерально-патриотическим настроениям в самой Болгарии и болгарской диаспоре, так и политическим интересам османского правительства, поддержавшего это начинание.
В ответ константинопольский патриарх отлучил от церкви самопровозглашенного в том же городе болгарского коллегу, обвинив новую церковь в филетизме, то есть принесении общецерковных интересов в жертву национальным, племенным, если переводить дословно. Филетизм был осужден как ересь, а схизма продлилась более 70 лет — до 1945 года, когда в Константинополе был издан томос о признании автокефалии Болгарской церкви.
РПЦ в этой схизме занимала двойственную позицию. На словах присоединилась к константинопольскому патриарху, но на практике поддерживала болгарских «раскольников», когда отношения России и Болгарии были хорошими, а когда обострялись — наоборот, всецело солидаризировалась с Константинополем.
В случае с западной соседкой Болгарии — Сербией автокефалия была получена почти без проблем в 1879 году, через год после признания полной независимости страны. Этому способствовало то, что на протяжении веков у сербов уже была собственная независимая церковь — до ликвидации ее турками в 1766 году. Однако оставалась автокефальная Карловацкая православная церковь на сербских землях, входивших в состав Австро-Венгрии, а также де-факто независимая церковь Черногории, ориентировавшаяся на Россию.
Императорские власти Австро-Венгрии поддерживали своих православных, чтобы укрепить лояльность Вене сербов Воеводины и Крайны, входивших тогда в двуединую монархию. Только в 1920 году, после создания Югославии, все три церкви были объединены в одну.
Сравнительно мирно прошла и другая неизбежность — признание независимости Румынской православной церкви. Переговоры с Фанаром длились 20 лет — с 1865 года (момента провозглашения автокефалии) по 1885-й. Румыния как единое государство была создана в 1859 году, так что уже через шесть лет встал вопрос о собственной национальной церкви.
Сама РПЦ, собственно говоря, прошла схожий путь, получив в несколько этапов в XV-XVI веках автокефалию, кульминацией чего стало избрание первого русского патриарха Иова в 1589 году. Это тоже был процесс политический. Возникла и укрепилась Московская Русь — возникла и потребность в национальной церкви.
Соответственно, отношения РПЦ с другими православными также зависели от политических пертурбаций, что хорошо видно на примере Грузинской православной церкви. Ставшая автокефальной более тысячи лет назад, она, после присоединения Грузии к России в начале XIX века, лишилась своего независимого статуса. Однако после распада Российской империи и кратковременного восстановления Грузинской республики в 1918 году церковь Грузии снова объявила о своей автокефалии, что и было признано РПЦ в 1943 году.
Более сложный путь был у Абхазского католикосата. До начала XIX века он тоже был автокефальной церковью, потом его независимость упразднили и восстановили только в 90-х годах ХХ века. Хотя она до сих пор остается не признанной другими православными церквами.
Следующие в очереди
Таким образом, то, что сегодня из Москвы кажется делом вселенского значения и приравнивается чуть ли не к расколу 1054 года, на самом деле — вполне заурядное событие в истории православия. В его основе лежит типичное для секулярного мировоззрения представление о том, что национальному государству должна соответствовать национальная церковь и что правительство (и общество) должно иметь рычаги воздействия на соответствующую конфессию, не допуская манипуляций ей извне.
Даже в Польше и Чехословакии, при сравнительно небольшом числе православных, в первой половине XX века возникли автокефальные церкви, признанные остальными православными сообществами. Сегодняшняя церковь Чешских земель и Словакии остается не разделенной между Чехией и Словакией в основном потому, что число ее прихожан ничтожно мало и не представляет интереса для общества и государства.
История с расколом после провозглашения украинской независимости в 1991 году была неизбежной. Его удалось отодвинуть почти на 30 лет только потому, что большинство прихожан были не готовы сразу признать этот факт. Но сегодня, когда на Украине сменилось целое поколение людей, выросших уже в условиях политической независимости и, что немаловажно, систематической антироссийской пропаганды, противиться автокефалии общество уже не станет. А из-за событий в Крыму и Донбассе Украинская православная церковь Московского патриархата оказалась в таком положении, что и у нее нет сил и возможностей сопротивляться. Иначе она будет восприниматься как прямой агент врага.
Сегодня, с высоты почти трех десятилетий постсоветской истории, думается, что наилучшим выходом для РПЦ было бы самой инициировать автокефалию на Украине еще в начале 90-х, сыграть на опережение и признать неизбежное. Это позволило бы сохранить невраждебные отношения между Москвой и Киевом. Но из-за того, что сепаратистские процессы появились в украинской церкви еще до 1991 года, подобная позиция РПЦ могла быть расценена как слабость. Да и независимость Украины тогда еще всерьез не воспринимали, происходящее казалось временным расхождением.
Скорее всего, через 5-10 лет большинство православных храмов на Украине окажутся в руках местной автокефальной церкви, куда перейдут и многие из сегодняшних священнослужителей РПЦ МП. Сама же РПЦ МП окажется на Украине в том же положении, в каком оказалась католическая церковь в Англии после Реформации — преследуемая церковь меньшинства, но исторически укорененная и потому неистребимая.
Можно обратиться и к примеру Македонии, где с 1967 года существует не признанная другими церквами православная церковь, которая, несмотря на это обстоятельство, является господствующей и поддерживаемой государством. А «законная» Охридская архиепископия (часть Сербской православной церкви) сталкивается со всевозможными препонами, вплоть до регулярных арестов своего владыки Иоанна. Поэтому, даже если бы не было томоса из Константинополя, это не сильно повлияло бы на дальнейшую судьбу РПЦ МП на Украине. Государство (в союзе с национально ориентированными политическими силами) продолжало бы на нее давить, преследуя мечту о «единой поместной церкви».
Не хотелось бы быть гонцом, приносящим дурные вести, но и спящие ныне церковные противоречия в Молдавии и Белоруссии в перспективе могут проснуться. Там начнутся процессы идентичные украинским. И вот здесь-то РПЦ все еще может сыграть на опережение.
Поучительным примером в этом отношении является Англиканское сообщество. Некогда официальная церковь мировой империи, Церковь Англии смогла выстроить такую систему отношений с церквами своих бывших колоний и доминионов, в которой они, будучи полностью независимыми, тем не менее признают духовный авторитет архиепископа Кентерберийского, остающегося главой сообщества.
Церковь Англии в XX веке не пыталась удержать в своем составе даже Церковь Уэльса, которая с 1920 года также стала «автокефальной», если говорить языком православия. Но между членами Англиканского сообщества сохраняется тесное взаимодействие, регулярно проводятся, например, Ламбетские конференции, на которых священнослужители обсуждают вопросы вероучения и церковного устройства.
Должности в Церкви Англии открыты для коллег из других церквей, например, прежний архиепископ Кентерберийский Уильямс Роуэн до назначения служил архиепископом Уэльса. А пост архиепископа Йоркского — второй по значению в Церкви Англии — занимает чернокожий угандиец Джон Сентаму. Если РПЦ проявит большую гибкость, то в перспективе она могла бы установить подобные отношения с православными церквами стран бывшего СССР, то есть стать центром притяжения для православных на постсоветском пространстве, без их формального подчинения.
