Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Запад не сможет постоять за себя в войнах будущего, заявляет генерал Франсуа Шованси в интервью изданию Atlantico. Европейцы долго жили в мире и морально не готовы к конфликтам. Кроме того, современные войны требуют дорогостоящей экипировки, которая доступна лишь немногим.
Военные действия на Украине не единственный конфликт, в котором новые технологии меняют характер военных действий.
Генерал Франсуа Шованси — эксперт по вопросам геополитики, автор книги "Блокада Катара: неудачное наступление. Информационная война, игры влияния, экономическая конфронтация".
Atlantico: Украина, Израиль, Азербайджан, Судан, Мьянма... Конфликты на современных полях сражений развиваются с бешеной скоростью. Как будут выглядеть войны будущего?
Франсуа Шованси: Войны, к которым мы готовимся, — это не те же самые войны, в которых нам придется сражаться. Поэтому сложно дать точный ответ. Проще говоря, есть основополагающие принципы, а есть то, как они применяются, исходя из геополитического и экономического контекста, а также менталитета и культуры. Я думаю, сегодня имеет смысл говорить не о войне будущего в том виде, в котором мы можем ее себе представить, а прежде всего о возвращении войны в ее правильном и неизбежном виде. Что не совсем одно и то же. Речь идет о постепенном осознании того, что времена вечного мира закончились и что в будущем мы будем вовлечены во всё большее количество войн.
Перед любой технологической эволюцией военной техники, несомненно, произойдет и эволюция доктрин. Вновь актуально знаменитое высказывание Карла фон Клаузевица: "Война есть не что иное, как продолжение политики иными средствами". Сейчас наблюдается размывание принципа отказа от использования военной силы для достижения политических целей. Именно это изменилось с возвращением стратегической цели: выиграть войну военным путем. Конечно, еще предстоит определить, что будет означать победа в конфликте будущего. Я убежден, что впоследствии победа в конфликте (в военном смысле) будет заключаться, во-первых, в нашей способности не допустить его, то есть в своего рода "незаметной" победе. Во-вторых, если он всё же состоится, — то в способности уничтожить противника, имея возможность справиться с ним и в долгосрочной перспективе.
Говоря о переменах доктринального характера, я имею в виду международное право. Предполагалось, что с 1945 года ведение войны было поставлено под контроль и регламентировано Женевскими конвенциями 1949 года, а затем и Дополнительными протоколами к ним 1977 года. Эти прагматичные документы, составленные людьми, "познавшими" войну, применялись во всем мире вплоть до распада СССР. Начиная с 1990-х годов, в соответствии с идеей о выгодности мира и идеалами нового миропорядка, за который, в частности, выступали США, страны, международные организации и гражданское общество в лице НПО разрабатывали всё более ограничивающий свод законов, касающихся разжигания войн, оперативных методов действий и допустимых вооружений. Цель заключалась в том, чтобы с помощью международного права воспрепятствовать как применению военной силы, так и разработке новых видов вооружений, чтобы государственные вооруженные силы не могли вести войну или чтобы она и вовсе уступила место переговорам, публичному осуждению виновников насилия и различным санкциям, в частности, экономическим…
Однако и военная операция Израиля, и конфликт на Украине, не говоря уже о происходящем в других странах, приводят нас к мысли о том, что в определенный момент международное право становится бесполезным, если оно не подкреплено силой — в конкретном случае, военной. Конечно, сила без закона тоже ничего не значит, но нынешние конфликты демонстрируют обратное. На самом деле, международные правовые нормы соблюдаются, лишь если их уважают в государстве применения. Это продиктовано страхом перед последствиями, навязанными международным сообществом или силами правопорядка, а также, в конечном счете, перед авторитетом того, кто заинтересован в их выполнении. Неспособность Совета Безопасности ООН поддерживать мир — печальный пример, иллюстрирующий этот тезис.
Таким образом, война будущего будет представлять собой навязанное одним игроком изменение правовых рамок применения военной силы, а значит, столкновение норм международного права с проблемой экзистенциального выживания (или нет). Заинтересованные стороны могли бы сформулировать суть конфликта следующим образом: "Должен ли я строго придерживаться норм международного право для отстаивания интересов, которые я считаю главными и, следовательно, экзистенциальными?" Чтобы международное право могло оказать какое-либо влияние на будущие войны, то есть попробовать ограничить наносимый ими ущерб, оно должно учитывать реальность конфликтов в том виде, в каком мы наблюдаем их сегодня.
Что касается технологий, то главная проблема заключается в стремительном внедрении искусственного интеллекта в стратегии ведения войны и при разработке вооружений. Среди наиболее ярких примеров — беспилотники. Впрочем, параллельно происходит и возврат к старым истинам типа "огонь убивает", что подразумевает под собой широкое использование ракет всех типов.
ИИ должен быть способен управлять большим количеством систем вооружений, которыми не в состоянии в полном объеме управлять человек. Например, система воздушной борьбы будущего — разрабатывающийся совместно Францией и Германией боевой самолет SCAF — будет окружен целым роем дронов, сопровождающих его в разведывательных, оборонных или наступательных миссиях в воздухе и на земле. Пилот не смог бы справиться со всем в одиночку. Ему будет помогать искусственный интеллект.
Хотим мы того или нет, искусственный интеллект возьмет на себя управление целым рядом систем вооружений просто потому, что имеющиеся у нас машины становятся всё сложнее, а управлять ими — всё труднее. Искусственный интеллект может проникнуть в самое сердце системы, то есть в планирование операций. Единственное опасение, которое возвращает нас к юридическому аспекту, а также к этической дилемме, — какую степень свободы действий мы предоставим искусственному интеллекту для проведения военных операций или применения оружия.
Например, сегодня один из компонентов будущей перестройки ведения войн — роботизация. Мы начинаем видеть визуализации применения роботов на поле боя. На выставке сухопутных вооружений Eurosatory, которая проходит каждые два года во Франции, или на крупной выставке вооружений AUSA в США боевые роботы демонстрируются уже несколько лет. Это бронированные машины размером с небольшой автомобиль, с 30- или 40-миллиметровой пушкой, без людей на борту, управляемые дистанционно человеком-оператором. Этические дебаты по поводу их использования сотрет реальность войны, как это произошло с вооруженными беспилотниками, особенно после начала специальной военной операции на Украине.
Пока налицо лишь несколько примеров, но последние десять лет США проводят испытания бронетанковых подразделений с привлечением дронов и роботов. Такое сочетание повышает эффективность подразделений, а также экономит всё более редкий "товар", чья подготовка лишь дорожает, — бойцов-людей. Учитывая полученный на Украине и Ближнем Востоке опыт, нам, безусловно, придется иметь дело с большей массой подразделений при ограниченных людских ресурсах. Это еще один фактор, который необходимо будет учитывать в будущих войнах.
Возможно, война будущего также принесет ответ на вопрос об управлении человеческими ресурсами в военных условиях. Ситуация на Украине учит нас тому, что массовый конфликт и массовая смерть стали реальностью в Европе, а географическое положение этого конфликта объясняет нашу нынешнюю чувствительность. Более того, несмотря на мотивацию, тысячи дезертиров бегут от боевых действий как на Украине, так и в России. Так что война будущего не будет сводиться только к новым вооружениям. Свою роль в ней сыграют стойкость и моральные качества ее участников, будь то агрессоры или обороняющиеся.
Конечно, гораздо проще проявлять стойкость, если на вас напали. Вы защищаете свою страну, культуру, народ, к которому считаете себя принадлежащим (тут можно начать еще одну дискуссию, на этот раз — о национальной сплоченности). В случае агрессии, хотя ее причина может быть замаскирована под справедливую (например, защита международного права, которая затем превращается в "военную интервенцию"), у профессиональных солдат и у мобилизованных будет разный настрой.
В будущем, при таком де-факто ослаблении нормативной базы международного права и, прежде всего, его фактического применения, встанет вопрос о целях (если не о движущих силах) завтрашних войн. Идеология? Овладение территориями? Защита меньшинств? Завоевание и контроль над сырьем? Последний пункт кажется мне решающим в связи с растущим дефицитом ресурсов: углеводородов, некоторых металлов или просто доступа к ним, возможно даже воды и пищи. Почему бы нет.
— Готов ли Запад к войнам будущего? Каковы его главные уязвимости?
— Запад не готов к этому из-за ряда уже упомянутых факторов. Во-первых, человеческая цена. Все высокопоставленные военные прекрасно понимают, что с сегодняшней социологией наших западных обществ мы не пойдем на тотальную войну, даже экзистенциальную. Отправка сухопутных экспедиционных сил численностью 20 тысяч профессиональных солдат (например, во Францию) вполне допустима. Это их работа, они обучены этому. Но это автоматически означает и ограничение количества военных целей.
Ситуация наподобие сложившейся на Украине, где правительство надеется, что его очень долгое время будет поддерживать большое количество союзников, приводит к очень высокой убыли населения. На этой неделе французские СМИ сообщили, что с января 2024 года с Украины бежали 15 тысяч граждан, хотя над их страной нависла экзистенциальная угроза. Можете ли вы представить себе наших храбрых парижан, лионцев, тулузцев, говорящих себе: мы пойдем на войну, в которой ежедневно гибнет 100 человек, а еще больше получают ранения, то есть выходит, что за неделю из строя выбывают порядка трех тысяч бойцов?
Очевидно, что нет. И это одна из причин, почему Запад не готов к войнам будущего: потому что он привык к миру. Франция тоже не готова, и не только она. В Германии дела обстоят еще хуже, а в Великобритании ситуация более неоднозначная. Вообще говоря, к войне готовы только те страны, которые сталкиваются с реальной долгосрочной угрозой. У Франции с 1940 годов нет ощущения, что враг у ее границ, в отличие от Польши или стран Балтии. Значит, Запад, если он хочет быть готовым к будущим конфликтам, должен будет вновь учитывать войну при планировании своей безопасности, то есть признать, что она может произойти. Это и будет война будущего. Необходимо допускать возможность вступления в войну, но сам факт такой готовности может представлять собой форму сдерживания агрессии.
Очень важен и вопрос экипировки, в том числе для отдельных бойцов, которая сможет придать им уверенности в эффективности и выживаемости. В последние годы в вооруженных силах мы упорно боролись за то, чтобы обеспечить солдатам наилучшую защиту, снабжая их наилучшим снаряжением. Но общеизвестно, что войны будущего будут еще более дорогостоящими, чем сегодня. Предоставить дорогое снаряжение можно будет лишь ограниченному количеству бойцов. При массовой мобилизации, как показывает пример Украины, необходимо учитывать моральную уязвимость среди солдат. Они будут лишены доступа к качественной экипировке, что приведет к падению морального духа в их рядах.
Мне кажется очевидным, что при нынешнем положении дел Запад не готов к войне. Лучше всего готовы, пожалуй, американцы. Они десятилетиями ведут войны, обладают сильным чувством патриотизма и мобилизуют все необходимые ресурсы (особенно финансовые) для оснащения своих солдат, пускай даже это обходится им в 880 миллиардов долларов в год. А Пентагон всё равно недоволен.
— Как мы можем наверстать упущенное в этих областях?
— Проблема в отношениях между демократическими режимами и войной. Демократия со своей свободой выражения мнения в конечном счете ослабляет себя и подрывает дух обороны. Это понятие применимо к населению, из которого могут выйти если не готовые призывники, то готовые к мобилизации резервисты.
Главная цель в ближайшей перспективе — достичь потенциала, позволяющего защитить себя от любого вида агрессии. Защитить как морально, если не институционально (на это направлена конституция Пятой республики), так и практически, в плане физической защиты территории во всех средах (земля, воздух, море, космос, киберпространство, медиапространство) и подготовки соответствующей военной и гражданской инфраструктуры.
В этом отношении подготовка к будущим войнам (например, развитие среди нашего населения такого качества, как устойчивость) имеет огромное значение, если мы хотим быть в состоянии противостоять будущим угрозам в формах, о которых мы, возможно, еще не знаем. В идеале нам необходимо изменить менталитет, развивая подход "гражданин как оружие". Демократия хорошо защищена от внешней угрозы только тогда, когда граждане способны взять в руки оружие для ее защиты. Что косвенно поднимает вопрос о том, только ли гражданина страны это касается, и не касается ли это всех жителей страны. Одним словом, чтобы взять в руки оружие и защищать свою страну, нужно быть убежденным в смысле этой миссии и быть готовым выполнять ее физически и технически. Также нужно иметь уверенность, что эти действия принесут пользу и необходимы, если не справедливо обоснованны.
Я, пожалуй, еще бы развил эту мысль. Противоречия по вопросам обороны нельзя допускать даже при демократии, а если уж допускать, то только в ограниченной степени. Поэтому я бы сказал, что для ответа на будущие угрозы необходимо ужесточить подход к демократии, если потребуется, и говорить на языке силы. Особенно это нужно из-за следующего фактора, который я сейчас озвучу.
Готовиться нужно не тогда, когда опасность витает в воздухе. Подготовка к более суровым временам и угрозам, которые пока неясны, но ощущаются, не уложится в три года. На это уйдет как минимум поколение. Это большая работа, и она занимает много времени. Нам потребовалось более 30 лет, чтобы заставить французов признать необходимость обладания ядерным оружием. Вероятно, нам понадобится еще 30 лет, чтобы подготовить их к гораздо более опасному миру, а значит, и к будущим войнам.
Это означает, что нам также необходимо принять меры для усиления национальной сплоченности, против иностранного вмешательства и личных или политических позиций ряда сегодняшних партий. Некоторые из них угрожают духу обороны и, как следствие, национальному сообществу в целом, а значит, и его сплоченности. Разделенная нация не может должным образом противостоять угрозам. Впрочем, в этом утверждении нет ничего нового.
— А как насчет врагов Запада? Опережают ли они его в некоторых областях?
— Трудно сказать. Например, сейчас бытуют весьма неоднозначные мнения о военном потенциале Китая, имеющего профессиональную армию и значительные людские ресурсы при своей демографии, даже несмотря на старение населения. Однако Пекин также сталкивается с препятствиями: население понимает, что жить в мире гораздо приятнее. Китай, сколько он себя помнит, был подвержен западному влиянию, особенно в плане гедонизма, что отразилось на его населении.
После Вьетнамской войны у Китая не было боевого опыта, а в 1979 Пекин проиграл. 50 лет без боевого опыта нельзя компенсировать просто новейшим оборудованием и его массовым производством. У Китая больше военных кораблей, чем у США. Для победы в конфликте необходимы моральная воля и решимость. Конечно, техника важна: если вы надеетесь победить, не нужно вооружаться старьем. Но она не является определяющим фактором.
При этом Китай действительно может представлять серьезную угрозу, как показывает ситуация вокруг Тайваня. Однако я не уверен, что китайская армия сможет противостоять опытным западным противникам так, как могла бы армия американская, британская или французская. При наших средствах, если решимость не поколеблется, Китай (по крайней мере в краткосрочной перспективе) не рискнет стать нашим открытым врагом. Но в долгосрочной перспективе с этой угрозой необходимо бороться уже сейчас.
Что касается появления других врагов Запада, то всё будет зависеть, с одной стороны, от военного потенциала этих государств, а с другой — от нашего потенциала сдерживания агрессии. Уже сейчас встает вопрос о невоенных конфликтах. Имеются в виду сдерживание экономического развития стран, доступ к сырью и торговым путям, другие факторы, которые могут оправдать военные действия, а значит, и войну. Например, Китай (и это никого не удивит) хочет контролировать торговые пути, развиваться, у него большие потребности в сырье. Поэтому он ищет его в других странах. Возможна ли в будущем ситуация, когда государства станут вести войны ради достижения этих целей, которые приобретут экзистенциальный характер? Мне кажется, да.
Автор: Франсуа Шованси (François Chauvancy).
