Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Русофобия стала синонимом польской идентичности. Но так было не всегда. Такой Польшу сделали обиды и страх перед Россией, пишет Do Rzeczy. Сегодня эту польскую особенность активно используют многие, в том числе Украина. Но шанс очиститься от ненависти к России у Польши есть. Иначе ей придется туго.
Проработка травм, связанных с нанесенными Россией обидами и поражением в соперничестве за ведущую роль в Восточной Европе, является необходимым условием для того, чтобы поляки стали нормальным народом.
Поляки в общей своей массе идентифицируют себя не только людьми, принадлежащими к определенной нации, но и определяют себя как часть Запада, находящуюся в оппозиции к Востоку. На первый они смотрят с восхищением сквозь призму комплекса неполноценности, на второй – с презрением и страхом. При этом презрение к Востоку, отождествляемому с деспотией и варварством, заставляет поляков дистанцироваться от всего, что с этого направления исходит. У страха перед Востоком есть конкретное название, и это название — русофобия. Именно она является первопричиной наших очередных поражений.
Польский комплекс неполноценности
В 2017 году социолог профессор Ярослав Заленцкий (Jarosław Załęcki) поставил нам следующий диагноз: "В польском обществе по-прежнему значительную роль играет миф о “Западе”, о чем свидетельствуют исследования ЦИОМ. Согласно им, основными факторами, определяющими отношение поляков к другим народам, являются два стереотипа: стереотип бедного и цивилизационно отсталого “Востока” и стереотип богатого цивилизованного “Запада”, который для многих поляков является эталоном и положительным примером". Ученый также называет отрицательный ориентир, каковым являются русские и украинцы, которые в соответствии с этими стереотипными представлениями наделяются в большей степени отрицательными, чем положительными качествами.
Аналогичные выводы сделал в 2008 году другой польский социолог профессор Томаш Зарыцкий (Tomasz Zarycki). Этот ученый видит связь между польским чувством превосходства над восточными соседями и комплексами по отношению к Западу. "Один из способов, которым поляки до сих пор компенсируют свои постколониальные комплексы неполноценности – это обращение к схемам, маргинализирующим их восточных соседей – в особенности, русских, а также белорусов и украинцев", — утверждает социолог.
В свою очередь, в 2011 году в беседе с изданием Przegląd эксперт в области культурной антропологии, политолог, философ профессор Станислав Запасник (Stanisław Zapaśnik) отметил, что русским как народу мы приписываем отрицательно окрашенные "азиатские" и "мужицкие" качества, но в то же время мы лелеем свои комплексы по отношению к Западу: "Таких закомплексованных народов, как поляки, еще поискать. Мы, например, испытываем чувство превосходства в отношении русских, которых “польские господа” считают крестьянским, азиатским народом [...]. Это чувство распространяется и на другие восточные земли. Что же касается Запада, то тут ситуация противоположная. На западных территориях поляки обычно демонстрируют присущий им комплекс неполноценности", – утверждает профессор. При этом ученый посетовал, что поляки не замечают собственных национальных достижений, а это лишний раз показывает нашу закомплексованность.
Здесь стоит добавить, что при этом мы являемся обществом, исключительно позитивно настроенным по отношению к Европейскому союзу. Как свидетельствует мартовский опрос ЦИОМ, сегодня, после 20 лет присутствия в этой структуре, членство Польши в ЕС поддерживают 77% респондентов. Причем эта поддержка сохраняется несмотря на то, что, по мнению 44% опрошенных, Евросоюз слишком жестко ограничивает суверенитет Польши. То есть многие из нас выступают за нахождение Польши в ЕС несмотря на угрозу ограничения суверенитета нашей страны. В свою очередь, опрос центра Opinia24, проведенного по заказу портала TOK FM в мае текущего года, показал, что членство в ЕС поддерживают аж 82,5% поляков.
Приведенные выше результаты не вызывают удивления, поскольку принадлежность к бюрократическим западным структурам для нас является не столько вопросом цивилизационного выбора, сколько вопросом нашей идентичности. Социолог Артур Высоцкий (Artur Wysocki) утверждает, что "в представлении поляков их место в культурном универсуме находится в его западном сегменте". При этом он добавляет, что образ типичного европейца "является положительным образцом для польской идентичности и ориентиром для подражания", а также "выражением определенных комплексов на пути к достижению этого образца". Этот же эксперт, комментируя результаты исследований 2004 и 2009 годов, выдвигает гипотезу, согласно которой мы все еще не видим себя полноценной частью Запада как из-за дистанции, отделяющей нас от Западной Европы, так и из-за нашей истории, которая отмечена доминацией восточного соседа. По мнению доктора Высоцкого, выбор между Востоком и Западом — это, с польской перспективы, прежде всего, выбор между русскими или западноевропейскими ценностями.
Резюмируя, можно с уверенностью сказать, что мы хотим видеть себя принадлежащими к западному сообществу, но при этом все еще не чувствуем себя его полноправной частью. Именно Западу, а не Востоку, мы приписываем положительные качества, с которыми хотим отождествляться. В этом отождествлении мы видим шанс на чаемое нами процветание и безопасность, а главное — на тот статус, который в результате исторических ошибок мы как нация и государство потеряли.
12.06.2024
Далеко от Запада
В своем исследовании различных аспектов польской культуры под названием "Невероятное славянство" литературовед профессор Мария Янион (Maria Janion) знакомит читателя с вроде бы ушедшим в прошлое миром, который тем не менее проявляется в наше время, словно старая затертая надпись, просвечивающая из-под нескольких слоев штукатурки. Он прорывается к нам не только в творчестве польского национального поэта-пророка Адама Мицкевича (и здесь мы первым делом вспоминаем его "Дзяды"), но и в текстах Зыгмунта Красинского, Игнация Яна Крашевского, Юлиуша Словацкого и многих других. Заявленная в заголовке "невероятность" относится к присутствию в творчестве этих авторов мотивов, о происхождении которых мы обычно не задумываемся.
Профессор Янион приглашает нас в путешествие по ориентальным источникам, из которых черпали свое вдохновение мастера польской культуры. Например, она приводит (хотя и с некоторыми оговорками) такое описание шотландского историка Нила Ашерсона (Neal Ascherson) битвы под Веной: "Польские воины настолько напоминали врага, что им пришлось украшать свои шлемы соломенными гребнями, чтобы габсбургские союзники не приняли их за турок".
Немало примеров влияния восточной экзотики на польскую культуру находит, в свою очередь, итальянская славистка профессор Марина Чиккарини (Marina Ciccarini), на которую также ссылается Мария Янион. Итальянка пишет, что "Восток, хотя с точки зрения религии и политического устройства и остается по преимуществу чужим миром, тем не менее, является чем-то очень близким для поляка того времени, который, не обладая реальным знанием исламской цивилизации, берет от нее только то (или, прежде всего, то), что более бросается в глаза, то есть восточную роскошь — возможно, именно для того, чтобы подчеркнуть отличие этого мира от Западной Европы". Особенно примечательно последнее замечание: наши предки хотели отличаться от западных европейцев и это отличие намеревались развивать.
Верификации также требует миф о Польше как оплоте христианства. За это дело взялся не кто иной, как профессор Януш Тазбир (Janusz Tazbir). Этот знаменитый историк писал: "Хотя наш оплот и выполнял функции защиты от восточного соседа, это отнюдь не дает оснований ставить знак равенства между польским барбаканом и форпостом латинской культуры". Ученый также проверил, насколько упомянутый миф соотносится с политическими реалиями, и сделал следующий вывод: "Согласно провозглашенной доктрине, данный оплот должен был защищать католическую идеологию от неверных. Однако в действительности главную роль здесь играл политический прагматизм" ("Польский оплот христианской Европы").
В своем мнении профессор Тазбир не одинок. Ему вторил историк философии профессор Анджей Валицкий (Andrzej Walicki), который характеризовал историческую Польшу следующим образом: "Страна, считавшая себя оплотом христианства, защищалась от влияния западной культуры и при этом охотно перенимала восточные мотивы в одежде и ориентальный художественный вкус. В политическом же плане она больше всего боялась западного absolutum dominium ("Идея народа в польской мысли эпохи Просвещения"). Итак, отметим, что поляки того времени дистанцировались от Запада не только в области культуры, но и в сфере государственного устройства. Дальнейшая часть работы профессора Валицкого сегодня звучит еретически. Что ж, тем более стоит ее процитировать: "В те времена полякам не было присуще ощущение, будто бы они представляют латинскую цивилизацию в том смысле, в котором это предполагало бы их органическую принадлежность к Западу и цивилизационное противостояние России".
"Польское дело" в жерновах революции
Русофобия как синоним польской национальной идентичности утвердилась гораздо позже. Прошло уже довольно много времени после третьего раздела, а она все еще не проявляла себя каким-то заметным образом. "Польский народ вступает в XIX век, не сделав четкого выбора политической ориентации и цивилизационного курса. По обоим этим вопросам мнения правящих слоев и интеллектуальной элиты оставались разделенными. Пророссийская ориентация не исчезла даже в период Наполеоновских войн; ее главным представителем был князь Адам Чарторыйский, близкий друг и доверенный советник Александра I, министр иностранных дел империи", — писал профессор Валицкий ("Польша, Россия, марксизм").
Январское восстание 1863 года стало катастрофой. Польская культурная работа, которая (хотя и в продиктованных государством-захватчиком условиях) до этого все же осуществлялась, теперь была приостановлена и даже прекращена. Особенно остро последовавшие за восстанием репрессии коснулись дальних Кресов. Уже ноябрьское восстание 1830-1831 годов нанесло "польскому делу" ощутимый урон: ликвидация Кременецкого лицея на Волыни и Университета в Вильно лишила поляков ключевых институций, с опорой на которые можно было систематически продвигать свои интересы.
Как утверждал профессор Анджей Валицкий, принятое в лагере "красных" решение о восстании не было результатом какого-либо политического расчета. Шапкозакидательское пренебрежение к необходимости обеспечить для победы соответствующие материальные условия (как пелось в известной песне, "Пошли наши в бой без оружия") зачастую сочеталось с убежденностью, непосредственно сформулированной первым руководителем Январского восстания Людвиком Мерославским (Ludwik Mierosławski) в том, что бороться необходимо независимо от исхода этой борьбы, чтобы продемонстрировать польскую волю к существованию". Историк отмечает также отсутствие у другого лидера восстания, Стефана Бобровского (Stefan Bobrowski), веры в возможность одержать победу силой оружия. Его целью было пролить "реки крови", которые перекроют пути к достижению компромисса с Россией. "В рамках национальной идеологии, абсолютизирующей моральную бескомпромиссность, этот вариант не был лишен внутренней логики", — констатировал профессор Валицкий. Историк Вильгельм Фельдман (Wilhelm Feldman) также отмечал инструментальное отношение Бобровского к ожидаемому кровопролитию, которое было "необходимо" для того, чтобы сделать невозможным компромисс с Россией ("История польской политической мысли в период после разделов", т. 1).
"Польское дело", за которое боролись восставшие, было безжалостно втянуто в жернова общеевропейской революции. В сборнике эссе "Родословные непокорных" историк и публицист профессор Богдан Цивинский (Bohdan Cywiński) отмечает: "Начиная с восстания Костюшко, все наши восстания в борьбе за независимость в идеологическом смысле были вдохновлены наследием Великой Французской революции [...]. Можно предположить, что если бы какое-то из них победило, и Польша завоевала независимость, то идеология этого государства немедленно вынудила бы поляка-католика встать в оппозицию к правительству". В частности, поэтому настрой поляков нашел признание у видного представителя западноевропейской политической мысли Карла Маркса, который в январе 1866 года на состоявшемся в Лондоне польском митинге противопоставлял Польшу "варварской" России, говоря: "Итак, для Европы существует только одна альтернатива: либо возглавляемое московитами азиатское варварство обрушится, как лавина, на ее голову, либо она должна восстановить Польшу, оградив себя таким образом от Азии двадцатью миллионами героев, чтобы выиграть время для завершения своего социального преобразования".
Между тем Январское восстание вызвало роковой для "польского дела" эффект и на международной арене. "Все шло к тому, что Царство Польское станет автономным образованием в рамках российско-французского союза, способным оказывать определенное влияние на европейскую политику... Все это было разрушено с началом Январского восстания [...]. Безжалостно использованное Отто фон Бисмарком, оно дало Пруссии исторический шанс объединить Германию", — утверждает юрист и публицист профессор Лех Мажевский (Lech Mażewski). Как, в свою очередь, отмечал Ксаверий Прушинский (Ksawery Pruszyński), альянс Петербурга и Парижа против Берлина при других благоприятных обстоятельствах привел бы к независимости Польши несколько десятилетий спустя. Однако вред, нанесенный непродуманным восстанием, было уже не исправить.
Как во время ноябрьского восстания 1830 года, так и в январе 1863 года в Польше практиковались методы своего рода "патриотического шантажа": в польском обществе запрещалось рассуждать на тему баланса связанных с восстанием потерь и приобретений. Как утверждает профессор Мажевский, подчинение этому шантажу в 1830 г. было равносильно отрицанию идей, лежащих в основе создания Царства Польского в 1815 г. При этом были упущены возможности, которые открывали для "польского дела" постановления Венского конгресса и отказ от прозападного курса польской политики. В свою очередь, Январское восстание было поднято, как писала историк Виктория Сливовская (Wiktoria Śliwowska), в атмосфере "морального террора". Кроме давления общественного мнения, преобладание "единственно правильного" отношения к восстанию обеспечивали так называемые "кинжальщики" — убийцы-диверсанты, на чьей совести ликвидация тогдашних лидеров мнений, позволивших себе усомниться в смысле бунта.
Русские жестко подавляли польские восстания, не предлагая при этом полякам никаких цивилизационных перспектив. Да, поляки могли делать в царской России карьеру, бывало, что они носили офицерские погоны и покупали имения, но в основной своей массе они не воспринимали русских как положительный образец, к которому стоило бы стремиться. Как в свою очередь пишет историк философии и политолог профессор Адам Велёмский (Adam Wielomski), "переживание все новых и новых поражений и унижений способствовало возникновению большого антироссийского мифа, формирующего польскую национальную идентичность". Этот миф является "преднамеренно созданной доктринальной конструкцией" и, что примечательно, не применим к другому, гораздо более опасному, душителю польских стремлений к независимости, каковым была Германия. Таким образом, вдохновители очередных восстаний может и навредили "польскому делу", но зато закрепили антироссийский миф в качестве синонима польской национальной идентичности. Восприятие России как страны, стоящей на цивилизационной лестнице ниже Польши, в свою очередь, укрепило веру поляков в то, что экспансия России, в которой русские перешагнули через труп Речи Посполитой, имеет все признаки крайне аморального поведения, поскольку происходит за чужой счет.
Польша же является "Христом народов", и на ее знаменах начертано: "За нашу и вашу свободу". Так польская политика отделилась от жизненно важных интересов собственного народа и стала позиционироваться исключительно как антитеза восточной деспотии и форпост Запада. Польскость перестала быть уникальной ценностью, целью самой в себе и для себя самой. Смысл существования Польши должен заключаться в осуществлении исторической миссии по несению свободы с демократией и в конфликте с Россией. Последнее вызывает опасение и презрение одновременно.
08.11.2022
Ненависть к России
Описанные выше процессы принесли ощутимые последствия. Диагноз философа и публициста профессора Бронислава Лаговского (Bronisław Łagowski) от 2000 года — "Великая любовь власти к Украине имеет обратной стороной ненависть к России, в чем и заключается функция этой власти" — звучит как никогда актуально. Вот почему только народу, живущему на берегах Вислы, можно играть на мировой арене роль "фраера" и еще этим гордиться. Мы чуть ли не на коленях выпрашиваем у Киева знаки благодарности, утверждая при этом, что украинцы якобы "воюют за нас". Все это, может быть, имело какой-то смысл, но дело в том, что Украина как таковая в этой нашей политике не имеет для нас никакого значения. Ее поддержка — это лишь очередная попытка поляков отомстить москалям за то, что в течение прошедших столетий тем лучше удавалось осуществлять "проекцию силы".
"Поддержка, которую польской власти оказывают политическому перевороту в Киеве, идеологически обусловлена в основном польской русофобией", – комментировал эмоциональный подъем в Польше во время беспорядков на киевском Майдане в 2013-2014 годах первый посол Польши на Украине Ежи Козакевич (Jerzy Kozakiewicz). Впрочем, до сих пор без ответа остается вопрос, почему, собственно говоря, свержение Виктора Януковича совпадало с интересами Польши и что мы от этого выиграли. Но в то время, когда братский украинский народ борется за "свободу", на берегах Вислы такие вопросы задавать не принято. Тем временем местная польская элита, отстаивая свою монополию на польскость, делает все, чтобы не допускать нормальных дискуссий по этому поводу, отказывая оппонентам в патриотизме. Любая полемика, любые мнения, не вписывающиеся в создаваемую этой элитой картину реальности, она клеймит "русской дезинформацией". При этом нашу русофобию вовсю используют украинцы, которые все польские попытки добиться в отношениях с Киевом суверенитета пресекают аргументом о "третьей силе", которая стремится поссорить наши народы. Мало того, что в рамках наших двусторонних отношений Украина выставляет себя безгрешной, так наши инфантильные политические элиты еще и щедро одаривают Киев ресурсами, принадлежащими польскому народу.
Проработка травм, связанных с нанесенными Россией обидами и поражением в соперничестве за ведущую роль в Восточной Европе, является необходимым условием для того, чтобы поляки стали нормальным народом. Или чтобы они вновь стали нормальным народом. В противном случае Польшей будут помыкать даже такие страны, как Украина или Литва, не говоря уже о более серьезных игроках.
Автор: Марчин Скальский (Marcin Skalski)
