Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Западный мир захлопывает двери перед Россией, утверждает в интервью Bloomberg эксперт в области энергетики Дэниэл Ергин. Единственное, что пока останавливает Запад, — неуверенность в том, сможет ли Европа прожить без российских энергоресурсов. Однако альтернатива есть, и она злила Путина еще 10 лет назад, говорит эксперт. И вот какая.
В 2013 году Дэниэл Ергин (Daniel Yergin) присутствовал на Международном экономическом форуме в Санкт-Петербурге, когда к нему обратились с неожиданной просьбой: не мог бы он задать первый вопрос из аудитории президенту Владимиру Путину?
"Я начал задавать вопрос, в котором произнес слово “сланцевый”, — рассказал Ергин, упомянув прежде нетрадиционный источник нефти и природного газа, который к тому моменту уже активно разрабатывался в Соединенных Штатах благодаря достижениям в технологиях добычи. — И Путин начал кричать на меня, настаивая, что добыча сланцевого газа — это варварство".
Ергин, который сейчас является вице-президентом S&P Global, рассказал об этом случае в новом эпизоде подкаста "What Goes Up" и поделился другими мыслями, изложенными в его книге "Новая карта: энергия, климат и столкновение наций" ("The New Map: Energy, Climate, and the Clash of Nations"). По словам Ергина, американская сланцевая нефть и газ оказывают гораздо более серьезное воздействие на геополитику, чем люди полагают. Во многих смыслах они стали для Путина угрозой — особенно теперь, когда американский природный газ начинает конкурировать с российским газом в Европе.
Ниже приведены ключевые моменты беседы в слегка отредактированном виде.
Bloomberg: Как Соединенные Штаты превратились в крупного производителя нефти и газа?
Дэниэл Ергин: Это была настоящая революция. Восемь американских президентов подряд, от Ричарда Никсона и до Барака Обамы, говорили: "Мы хотим стать независимыми в энергетическом смысле". Казалось, это шутка, и этого никогда не будет. Но потом появилась технология сланцевой добычи, которая подразумевает сочетание гидравлического разрыва пласта с горизонтальным бурением. И был один по-настоящему одержимый человек — очень интересно наблюдать за тем, какую роль в экономических изменениях играют одержимые идеей люди, —Джордж Митчелл (George P. Mitchell), который был убежден, что это сработает, — даже если в учебниках говорится, что это невозможно. В течение 20 или даже 25 лет люди пренебрежительно фыркали, а потом это заработало. Даже сотрудники его собственной компании убеждали Митчелла не тратить деньги понапрасну. Но, если бы он не потратил те деньги, не думаю, что мы сейчас были бы там, где мы есть.
А в начале 2000-х годов стали появляться предприниматели и небольшие компании, которые постепенно начали внедрять эту технологию. И люди сказали: "О, добыча природного газа в Соединенных Штатах растет, а не снижается. Что ж, если это работает с газом, то это должно работать и с нефтью". Это было примерно в 2008 или 2009 году. Итак, по-настоящему все началось где-то с 2008 года — именно тогда стартовала сланцевая революция. Она позволила Соединенным Штатам подняться на совершенно иную позицию. Если бы в 2002 году вы сказали, что Соединенные Штаты будут крупнейшим в мире производителем нефти, крупнее, чем Россия, чем Саудовская Аравия, и самым крупным в мире производителем природного газа, — в этом году еще и самым крупным экспортером СПГ, — вам ответили бы, что вы живете в мире фантазий.
— Когда я читал вашу книгу, мне пришло в голову, что Соединенные Штаты прежде были известны как крупнейший в мире потребитель энергоресурсов, а теперь они превращаются в крупного производителя этих энергоресурсов, и именно это становится причиной геополитической напряженности. Меняется ли влияние Америки в таких условиях?
— Совершенно верно. В своей книге я рассказываю о множестве факторов, от Украины до изменения климата, но я начал со сланцевой добычи, потому что она оказывает гораздо более серьезное воздействие на геополитику, чем люди признают. В своей книге я рассказываю историю о том, как, когда я был на международной конференции в Санкт-Петербурге, где выступал Путин, — там присутствовало около 3 тысяч человек, — меня попросили задать первый вопрос. Я начал задавать вопрос, в котором произнес слово "сланцевый". И Путин стал кричать на меня, настаивая, что добыча сланцевого газа — это варварство. Он знал, что сланцевая добыча в Соединенных Штатах угрожает ему в двух аспектах. Во-первых, потому что американский природный газ мог стать альтернативой российскому газу в Европе — именно это мы сегодня и наблюдаем. Во-вторых, это могло по-настоящему усилить позиции Америки в мире и обеспечить ее гибкостью, которой у нее не было, когда она импортировала 60% нефти.
Моя реплика была безобидной. Я собирался задать обычный вопрос о диверсификации российской экономики. И произнес слово "сланцевый", после чего он раскричался на меня на глазах у 3 тысяч человек. Это был действительно неприятный момент. Кроме Путина, на сцене стояла Ангела Меркель, которая была канцлером Германии в течение 16 лет. И можно было почувствовать вражду между ними. Тем не менее, сейчас Меркель критикуют за такие ее решения, как отказ от атомной энергетики, из-за которого Германия стала более зависимой от российского газа. И взгляд на историю немного меняется.
— Как получилось, что все неправильно истолковали устремления России?
— Сейчас мы наблюдаем своего рода ревизионизм: мир не должен был торговать с Россией, не должен был пытаться интегрировать Россию в мировую экономику, тем более что Путин становился все более и более авторитарным. Но, скажете вы, а какая была альтернатива? Оставить Россию гнить? Ее необходимо было интегрировать в мировые процессы. Путин правит Россией почти столько же, сколько правил Иосиф Сталин. Я думаю, что он становился все более и более авторитарным, и люди, которые знали его на протяжении многих лет, говорили, что коронавирус изменил его. Он два года находился в изоляции. Не встречался с западными бизнесменами, с западными правительственными чиновниками и так далее. Так что я не считаю, что не нужно было пытаться интегрировать Россию, однако очевидно, что сейчас мир — по крайней мере западный — захлопывает дверь перед Россией.
— Сможет ли Европа не сдать позиции и не подчиниться России и ее требованиям, когда вновь начнет холодать?
— Этот вопрос сейчас нависает над всеми, потому что, если говорить о нефти, в мире сырой нефти достаточно. Поставки можно перераспределять, опираясь на стратегические запасы, учитывая снижение спроса в Китае, — с этим можно справиться. Когда речь заходит о таких нефтепродуктах, как дизельное топливо, все становится сложнее. Но тяжелее всего ситуация обстоит с природным газом — именно теперь, когда уже нужно готовиться к следующей зиме. Поэтому главный вопрос заключается в том, сможет ли Европа пополнить газохранилища, чтобы продержаться зиму — и не только, чтобы обеспечить теплом жилые дома, но и чтобы промышленные предприятия продолжали работать. Мы можем сказать, что Путин принял целый ряд решений, которые кажутся нам иррациональными, но его мотивация понятна: его армия действительно сильна, Украина не сможет сопротивляться, Соединенные Штаты только что ушли из Афганистана и сейчас глубоко разобщены, а Европа настолько зависима от российского газа, что обязательно скажет: "Да, это ужасно, но жизнь продолжается". Но этого не случилось. Тем не менее, я думаю, что Путин все еще рассчитывает на это. И он сказал, что в конечном счете этот энергетический кризис — мы переживаем мощный кризис на энергетических рынках — окажется настолько серьезной угрозой для европейской экономики, что ныне существующая коалиция развалится на части. Я думаю, что сейчас он именно на это и рассчитывает. А наша ахиллесова пята заключается в том, на что вы указали: с чем Европа войдет в осень и зиму. И у нас был по крайней мере один очень известный немецкий промышленник, который сказал: "Это слишком опасно для европейской экономики. Мы должны договориться с Путиным".
