Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Современных американцев одолевают грусть и злоба, пишет The Atlantic. Вся проблема в отсутствии нравственности. После Второй мировой войны фокус образования сместился с прививания моральных норм на обучение ремеслу, но есть шанс все исправить, считает автор.
Вот уже лет восемь меня занимают два вопроса. Первый: почему американцы стали такими грустными? В СМИ широко освещается рост случав депрессии, смертей от отчаяния в результате самоубийств, пристрастия к наркотикам и алкоголю. Но есть и другая, не менее тревожная статистика. С 1990 года вчетверо вырос процент людей, у которых нет близких друзей. Доля американцев в возрастной группе от 25 до 54 лет, которые не состоят в браке и не живут с романтическим партнером, выросла с 29% в 1990 году до 38% в 2019-м. Рекордно высокие 25% 40-летних ни разу не вступали в брак. Более половины жителей страны говорят, что никто не знает их достаточно хорошо. Процент старшеклассников, жалующихся на “постоянное чувство грусти и безнадежности”, резко возрос с 26% в 2009 году до 44% в 2021-м.
В связи с этим второй вопрос: почему американцы стали такими злыми? Недавно один ресторатор рассказал мне, что минимум раз в неделю ему приходится выгонять кого-то за грубое или жестокое поведение – этого раньше никогда не случалось. Одна больничная медсестра призналась, что многие ее коллеги уходят из профессии из-за роста уровня жестокости среди пациентов. За последние 12 лет количество преступлений на почве ненависти достигло рекордно высокого уровня. Также в этот период стремительно росла статистика убийств, по крайней мере, до недавнего времени. То же самое с продажей оружия. Люди перестали доверять друг другу. В 2000 году две трети американских семей жертвовали на благотворительность; в 2018 году их было уже меньше половины. Слова, определяющие нашу эпоху, неизменно отдают угрозой: заговор, поляризация, массовые расстрелы, травматизм, безопасные пространства.
Мы погрязли в некоем эмоциональном, межличностном и духовном кризисе. Он лег в основу наших политических проблем и общего кризиса демократии. Что происходит? В последние несколько лет исследователи социума предложили множество разных объяснений росту ненависти, тревоги и отчаяния.
Технологичная теория: соцсети сводят нас с ума.
Социологическая теория: мы перестали участвовать в социально-ориентированных проектах и впали в изоляцию.
Демографическая теория: Америка, где долгое время доминировали белые, становится разнообразнее, и это изменение повергает миллионы белых граждан в панику.
Экономическая теория: Высокий уровень экономического неравенства и незащищенности вызывает у людей страх, отчуждение и пессимизм.
Я в какой-то степени согласен со всеми этими теориями, но не думаю, что какая-то из них может дать однозначный ответ. Конечно, соцсети оказывают негативное воздействие, но, в отличие от кризиса психического здоровья, это касается всего мира, а не только в США. Кроме того, отчаянию и ненависти подвержено множество людей, которых нет в соцсетях. Экономическое неравенство реально, но оно не в полной мере объясняет нынешний уровень социальной и эмоциональной дестабилизации. Социологи правы: мы впали в изоляцию, но по какой причине? Какие ценности побуждают нас выбирать образ жизни, ведущий к одиночеству и страданиям?
Надо полагать, главный фактор очень прост: мы живем в обществе, в котором людей перестали учить тому, как проявлять доброту и внимание к другим. Наоборот, общество формирует уверенность в том, что у человека есть право давать волю эгоизму. История, которую я собираюсь рассказать, касается морали. В здоровом обществе есть сеть институтов – семьи, школы, религиозные общины, общественные организации и места приложения труда, – которая помогает формировать добрых и ответственных граждан, способных проявлять заботу о ближнем. Наше же общество не дает никакого морального воспитания.
Нравственное становление включает три аспекта. Во-первых, важно научить человека сдерживать эгоизм: как взять и держать под контролем нечто дарованное эволюцией? Во-вторых, обучить его основным социальным и этическим навыкам: как приветствовать соседей, переехав в новый район? Как конструктивно не соглашаться с другими? И в-третьих, помочь ему найти цель в жизни. Институты, способствующие нравственному становлению, поддерживают определенные идеалы и предлагают практические пути к осмысленному существованию, включая помощь бедным, защиту родины и любовь к ближнему.
На протяжении большей части своей истории Америка не испытывала недостатка в подобных институтах. Отцы-основатели придерживались низкого мнения о человеческой природе и разработали Конституцию, чтобы ее уравновесить. Бенджамин Франклин считал современников прескверно устроенными существами, которых, как правило, легче спровоцировать, нежели примирить, а ввести в заблуждение легче, чем из него вывести; и к тому же они более склонны причинять друг другу вред, нежели возмещать его.
Раз такие ущербные, эгоцентричные существа собрались управлять себе подобными и поддерживать добрососедские отношения, то им требуется некоторое обучение. В течение примерно 150 лет после основания страны американцы были одержимы нравственным воспитанием. В 1788 году Ной Вебстер (Noah Webster) писал: "Добродетели людей имеют для общества большее значение, чем способности, и по этой причине сердце должно воспитываться с бо́льшим усердием, чем голова". Прогрессивный философ Джон Дьюи (John Dewey) писал в 1909 году, что в школах учат морали "каждую секунду, пять дней в неделю". Холлис Фрисселл (Hollis Frissell), президент Хэмптонского института, начальной школы для афроамериканцев, заявлял: "Характер – главная цель воспитания". Еще в 1951 году комиссия, организованная Национальной ассоциацией образования, одним из основных профсоюзов учителей, заявила, что "неустанная забота о моральных и духовных ценностях продолжает оставаться главным приоритетом образования".
Программы нравственного воспитания, менявшие культурный ландшафт на протяжении этого долгого периода, охватывали все направления политического и религиозного спектров. Школьные учебники вроде "Хрестоматии" Макгаффи не только учили читать и писать, но и давали представление об этикете и нормах поведения. В 20-х годах в журнале Уильяма Эдварда Бургхардта Дюбуа для чернокожих детей "Книга Брауни" регулярно выходила колонка под названием "Судья", в которой юным читателям давались рекомендации по вопросам морали и манер. Процветали школьные организации с нравственно серьезными названиями, которые сегодня звучат странно – "Клуб вежливости", "Клуб бережливости", "Молодежное рыцарство".
Да и за пределами школьных стен такого рода групп было великое множество: волонтерская организация YMCA; Движение воскресных школ; бойскауты и герлскауты; движение помощи обездоленным, объединявшее богатых и бедных; "Этика земли" Альдо Леопольда (Aldo Leopold), которая расширила наши моральные интересы, включив в них заботу о природе; профессиональные организации, соблюдавшие нравственные кодексы; профсоюзы и ассоциации на рабочих местах, которые, помимо обеспечения безопасности и вопросов повышения заработной платы занимались поддержкой определенных стандартов благопристойного поведения среди трудящихся. И, конечно, к концу XIXвека многие американцы стали членами разного рода религиозных общин. Сама по себе вера не всегда способствует взращиванию высокой нравственности, в отличие от жизни в обществе единомышленников, внутренней ориентации на некую трансцендентную любовь, система ценностей которой зиждется на заботе об обделенных вниманием.
Огромное влияние на Америку оказал образовательный подход, который уходит корнями к скандинавским обществам середины-конца XIX века. Он назывался "Бильдунг", что примерно означает "духовное становление". По замыслу Вильгельма фон Гумбольдта, данный подход давал университетским профессорам карт-бланш на то, чтобы отдавать центральную роль в образовании нравственному развитию. По всей Скандинавии школьники погружались в литературу и народную культуру для выявления собственных эмоций, душевных ран и слабостей, чтобы соответствовать высоким стандартам современного общества. Также школы стремились разъяснять им ответственность перед миром в целом – семьей, друзьями, страной, человечеством. То есть подход предполагал движение от духовного к материальному.
"Бильдунг" вдохновил учебные заведения на курс Great Books ("Академическое чтение"), основанный на идее о том, что чтение величайших произведений мировой литературы и их глубокий анализ откроет дверь в лучшую жизнь. Между тем, свидетельством порядочности считалась дисциплина в соблюдении мелочей повседневной жизни, включая строгий стиль одежды даже для похода по магазинам или игры в мяч – это показывало, что вы – человек, на которого можно положиться в случае серьезных проблем.
Бо́льшая часть американского нравственного воспитания опиралась на идеалы, выраженные директором школы Стоу в Англии. В 1930 году он назвал целью своего учебного заведения выпуск молодых людей, которые пригодятся как на балу, так и на тонущем корабле. Основанный в 1911 году Американский национальный институт нравственного воспитания опубликовал "Кодекс нравственности для детей", состоящий из 10 правил добродетельной жизни. На рубеже ХХ века примером намеренно сплоченного морального сообщества стал женский колледж Маунт-Холиок. Когда там училась юная Фрэнсис Перкинс, учительница латыни заметила в ней некоторую лень и для развития самодисциплины часами заставляла спрягать глаголы. И Перкинс научилась это ценить: "Впервые я осознала свой характер". Школа также ждала, что женщины будут выбирать морально амбициозные пути. "Делай то, что другие не желают; иди туда, куда других не тянет", – призывал основатель школы. В Холиок женщин приобщали к служению в Африке, Южной Азии и на Ближнем Востоке. Закалила там характер и Перкинс, будущая первая женщина в кабинете министров США (при Франклине Рузвельте).
Различные подходы к формированию нравственности исходили из двух общих предпосылок. Первая заключалась в том, что тренировать сердца и тело важнее, чем мозг. Некоторым моральным навыкам можно обучить по аналогии с академическими предметами, – с помощью книг и лекций. Но большинству добродетелей мы обучаемся так же, как ремеслам, повторяя множество мелких привычек и действий, придерживаясь рамок целостной моральной культуры – сообщество людей, которые разделяют общие ценности и стремятся заслужить уважение друг друга.
Другая предпосылка заключалась в том, что понятия справедливости, правильного и неправильного не являются вопросом личного вкуса: существует объективный моральный порядок, а люди против него грешат. Эта идея занимала центральное место в сердцах участников движения за гражданские права 50-х – начала 60-х. "Вместо гарантированного прогресса в мудрости и порядочности человек сталкивается с постоянной возможностью быстрого регресса не просто к анимализму, но к такой расчетливой жестокости, на какую не способно ни одно другое живое существо", – считал Мартин Лютер Кинг-младший. "Сила греховности – настолько упрямая особенность человеческой природы, что обуздать ее можно только в том случае, если ячейка общества обладает как моральной, так и физической мощью", – писал он.
При наилучшем стечении обстоятельств участники марша за гражданские права понимали, что развращение может постигнуть и их, пускай они и служат благородному делу. Они самодовольно считали свое дело правым, напитывались ненавистью к противникам и гордо утверждали власть. Стратегия ненасилия Кинга была попыткой одновременно разоблачить пороки угнетателей и обуздать греховные наклонности, присущие самим активистам. Как утверждал историк Джордж Марсден (George Marsden), неотразимую силу лидерству и ораторскому искусству Кинга придавала его непоколебимая убежденность в том, что нравственные законы вплетены в канву Вселенной изначально.
Необходимо сказать пару очевидных вещей об описанном выше моральном облике, который долгое время доминировал в жизни американского общества. Он существовал параллельно со всевозможными иерархиями, которые мы сейчас справедливо считаем отвратительными: белые превосходят черных, мужчины – женщин, христиане – евреев, гетеросексуалы – геев. Но акцент на морали не привел к появлению идеальных людей. Нравственное становление не делает из нас ангелов, но помогает стать лучше, чем могло бы быть при иных обстоятельствах.
Более того, мы бы никогда не захотели возвращаться к преобладавшим так долго методам обучения, которые основывались на запретах, позоре и огромном количестве расизма и сексизма. Тем не менее, нужно признать, что акцент на нравственном становлении сосредотачивал внимания на важном вопросе – для чего нужна жизнь? – и учил справляться с неизбежными трудностями. Культура, направленная на формирование характера, помогла сделать людей жизнестойкими благодаря идеалам, которых можно придерживаться в тяжелые времена. В некотором смысле старый подход уравнивал всех – по крайней мере теоретически: когда статус в обществе основывается на характере и репутации, то фермеру и банкиру в равной степени легко заслужить уважение. Этот идеал сильно повлиял на проявления эгоцентризма и самовлюбленности, предлагая практические рекомендации относительно того, как быть хорошим соседом, хорошим другом.
А потом бо́льшая часть этого безвозвратно ушла.
Решающий поворот произошел сразу после Второй мировой войны на фоне борьбы с ужасами ХХ века. Одна группа, которую представлял теолог Рейнхольд Нибур (Reinhold Niebuhr), утверждала, что недавние события выявили повсеместность человеческих пороков и угроз, в частности, трайбализма, национализма и коллективной гордости. Эта группа хотела удвоить усилия по нравственному становлению со значительным акцентом на смирении.
Другая группа, которую представлял основатель гуманистической психологии Карл Роджерс (Carl Rogers), сосредоточилась на проблеме авторитета. Существование жесткой иерархии власти в ХХ веке, утверждали они, привело к угнетению во многих сферах жизни. Многие считали, что нам нужно освободить граждан от власти этих структур. Люди от природы добродетельны, и им можно доверить собственную самореализацию.
За десять лет после окончания Второй мировой войны появилось множество феноменально успешных трудов, доказывающих, что, как писал раввин Джошуа Либман (Joshua Loth Liebman) в книге "Душевный покой" (Peace of Mind, 1946), "не стоит бояться скрытых импульсов". Люди могут доверять доброте, сокрытой внутри себя. Эта книга в течение 58 недель возглавляла список бестселлеров по версии New York Times. В том же году было опубликовано первое руководство доктора Спока по воспитанию детей. Затем последовали такие книги, как "Сила позитивного мышления" (The Power of Positive Thinking, 1952). Согласно этому идеалу, мораль нельзя развить в обществе, но ее можно достичь путем установления связи с нашим подлинным "я" и обретения истинного внутреннего голоса. Если люди добры от природы, им нужно не нравственное становление, а контакт с самими собой. Одна за другой организации переходили из сферы формирования нравственности в сферу самосознания. К середине 70-х изменился, например, основополагающий принцип герлскаутов – служение другим. "Как установить максимальный контакт с самой собой? О чем ты думаешь? Что чувствуешь?" – стали вопрошать в организации.
Школы начали отказываться от нравственного воспитания в 40-х – 50-х. "К 60-м годам целенаправленное нравственное воспитание повернуло вспять", и педагоги стали "уделять больше внимания успеваемости учеников, а родители – искать школы, которые дали бы их детям больший шанс поступить в элитные колледжи и университеты", – писал историк образования Бернард Макклеллан (B. Edward McClellan) в книге "Нравственное воспитание в Америке". Энтони Кронман (Anthony Kronman), бывший декан юридической школы Йельского университета, отмечал аналогичные изменения на уровне колледжей, где "исследовательский идеал" вытеснил гуманистический. Кронман утверждал, что с ростом узкоспециализированных направлений научной деятельности значимость утрачивали важнейшие вопросы: в чем смысл жизни? Как жить правильно? Непрофессионально стало их даже озвучивать.
Люди повсеместно приходили к заключению, что рассуждения о морали отношения к делу на самом деле не имеют. Сфера применения психологии расширилась, особенно в вопросах семьи и образования. Теперь она охватывает "практически все общественные дискуссии" о нравственной жизни детей, как отметил в 2000 году выдающийся американский ученый-социолог Джеймс Дэвисон Хантер (James Davison Hunter). "Вот уже несколько десятилетий работа философов и теологов либо игнорируется, либо вообще отсутствует", – отмечал он. Психология – замечательная вещь, но ее целью является психическое здоровье, а не нравственный рост.
Подобного рода приватизация морали вызывала беспокойство с самого начала. "Если то, что хорошо, что правильно, что истинно, – это лишь то, что индивид „выбирает”, чтобы „изобрести”, – писал Уолтер Липпманн (Walter Lippmann) в сборнике 1955 года „Публичная философия”, – значит, мы вышли за пределы традиций цивилизованности". Истеблишмент, в том числе историк Артур Шлезингер-младший, отверг его книгу. Деморализация американской культуры шла полным ходом.
В течение ХХ века термины, относящиеся к морали, появлялись в национальных книгах все реже и реже. Согласно статье, опубликованной в 2012 году, также значительно сократилось использование группы слов, связанных с добродетельностью. Процент появления слов "храбрость", "благодарность" и "скромность" снизился на 65%, 58% и 55% соответственно. На протяжении десятилетий исследователи спрашивают абитуриентов о жизненных целях, и если в 1967 году о сильной мотивации развивать "осмысленную философию жизни" заявили около 85% опрошенных, то к 2000 году таковых осталось всего 42%. Главной жизненной целью стало финансовое благополучие: к 2015 году количество заявивших об этом студентов составило 82%.
Культура, лишенная нравственного воспитания, взращивает замкнутых на себе людей без четкой нравственности. В 2008 году социолог из Университета Нотр-Дам Кристиан Смит (Christian Smith) в составе группы исследователей провел среди молодых людей страны опрос об их нравственной жизни. Один из выводов состоял в том, что респонденты не озадачиваются вопросами морали. "Мне никогда не приходилось принимать решение о том, что правильно, а что неправильно", – сказал исследователям один молодой человек. "Учителя от подобных споров шарахаются, как от чумы", – говорили многие подростки.
Моральные инстинкты, которые Смит наблюдал в выборке, укладывались в модель, которую философ Аласдер Макинтайр (Alasdair MacIntyre) назвал "эмотивизмом": нравственно все, что мне нравится. "Я бы, вероятно, сделал то, что сделало бы меня счастливым в любой конкретной ситуации, – заявил один из опрошенных. – Потому что, в конечном счете, это то, кто я есть". Как выразился другой: "Если что-то устраивает тебя с нравственной точки зрения, до тех пор, пока тебя не поймают, значит, это не противоречит морали, так ведь?" Как подчеркивали Смит с коллегами, опрошенные не были плохими людьми, но жили "в морально неустойчивом окружении" в отсутствие соответствующего лексикона и навыков.
Большинство из нас – тех, кто заметил деморализации, – думали, что результатом станет примитивный моральный релятивизм и пустое потребительство, но все вышло иначе.
"Моральные сообщества хрупки: их трудно построить, зато легко разрушить", – пишет психолог Джонатан Хайдт (Jonathan Haidt) в книге "Праведный разум". Если ты воспитываешься в культуре без этической структуры, то становишься хрупким изнутри. У тебя нет морального компаса, который указывал бы направление, нет постоянных идеалов, которыми можно поклясться в абсолютной верности. "Тот, у кого есть причина жить, может вынести почти любую трудность", – писал (переживший Холокост) психиатр Виктор Франкл (Viktor Frankl), интерпретируя известное высказывание Ницше. Те, у кого причин нет, разваливаются на части, сто́ит подуть штормовому ветру. Они начинают страдать от того ощущения моральной пустоты, которое Эмиль Дюркгейм (Émile Durkheim) называл "аномией" (состояние общества, при котором отсутствует четкая непротиворечивая регуляция поведения индивидов и образуется нормативный вакуум – прим. ИноСМИ).
Ожидать, что люди сами построят удовлетворяющую их нравственную и духовную жизнь, заглянув внутрь себя, – значит требовать слишком многого. Культура, в которой человек морально обнажен и одинок, лишает навыков порядочности по отношению к другим. Общий уровень доверия падает отчасти потому, что заслуживающих его людей становится все меньше. Появляются толпы "уязвимых нарциссов", как их называют психологи. Мы все знаем хотя бы одного нарцисса – человека, считающего себя центром вселенной. Уязвимые нарциссы – наиболее распространенные в наши дни – при этом чувствуют тревогу и неуверенность в себе, избегают общения. Они не умеют принимать отказ и всюду выискивают намеки на неуважение. Их самооценка находится в постоянном движении, а неуверенность в собственной внутренней ценности вызывает постоянное недоверие, стыд и враждебность.
"Разрушение прочных моральных устоев всегда приводит к разъединению, отчуждению и отрешенности от тех, кто вас окружает", – сказал мне теолог Люк Бретертон (Luke Bretherton) из Школы богословия при Университете Дьюка. В результате и появляется та печаль, что снедает окружающих меня людей. Молодежь катится под откос, бросает школу, обивает пороги психиатрических учреждений. После одного из выступлений в Оклахоме мне задали вопрос: "Что вы делаете, когда больше не хотите жить?" На следующий вечер я ужинал с женщиной, чей брат три месяца назад наложил на себя руки. Я рассказал об этом друзьям по видеозвонку, и почти половина из них признались, что над кем-то из их родных хотя бы раз нависала угроза суицида. Более широкую картину дает статистика: по данным Центров по контролю и профилактике заболеваний (CDC), с 2000 года уровень самоубийств вырос более чем на 30%.
Печаль, одиночество и членовредительство превращаются в горечь. Социальная боль является реакцией на чувство отверженности – ведь тебя не видят, не слышат, не уважают и принижают. Ощущая, что его самобытность не признают, человек переполняется чувством несправедливости – потому что так оно и есть. Люди, с которыми обошлись несправедливо, часто бунтуют и ищут способы унизить тех, кто, по их мнению, унижал их.
Эпохи одиночества не просто вызывают грусть, но и отличаются жестокостью. В Америке XIX века, когда множество одиноких молодых людей пересекали западную границу, то нередко случались перестрелки. Как говорится, боль, с которой не справились, передается другим. Люди становятся более черствыми, замкнутыми, недоверчивыми и враждебными. Пандемия усугубила ситуацию, но уровень антиобщественного поведения по-прежнему высок, хотя карантин давно закончился. Мы попали в замкнутый круг: жестокое обращение ведет к унижению, а оно влечет еще большую подлость. Общественная жизнь становится все более варварской, будь то в интернете или за его пределами.
Если загнать людей в моральный вакуум, они станут заполнять его тем, что есть под рукой – в последние годы это политика и трайбализм, поэтому американское общество стало гиперполитизированным.
Согласно исследованию Райана Стритера (Ryan Streeter) из Американского института предпринимательства, одинокие молодые люди в семь раз чаще говорят, что ведут активную политическую жизнь. Для тех, кто чувствует себя неуважаемым, невидимым и одинокими, политика – соблазнительная форма социальной терапии. Она предлагает понятный нравственный ландшафт: грань между добром и злом проходит не в каждом человеческом сердце, а между группами, ведь жизнь – это всегда борьба добра со злом.
По-видимому, примитивный трайбализм в политике дарует чувство сопричастности. В течение многих лет Америка была, казалось, погружена в культуру гипериндивидуализма, а теперь люди идентифицируют себя с какой-либо группой: республиканцы, демократы, евангелисты, цветные, ЛГБТК, южане, патриоты, прогрессивные, консерваторы. Чувство изоляции и угрозы толкает к принятию какой-либо идентичности.
Политика, по-видимому, дарует и чувство добродетельности, ведь моральный статус определяется уже не поведением, а положением в политическом спектре. Необязательно быть хорошим, достаточно принадлежать, скажем, к либералам или консерваторам. Чем сильнее притязания группы на статус жертвы, тем более добродетельной она считается и тем сильнее ее члены убеждены в собственной непорочности.
Также политика открывает простой путь к чувству целеустремленности. Необязательно кормить голодных, чтобы слыть высоконравственным человеком – достаточно испытывать правильные эмоции. Вы обманываете себя тем, что приравниваете участие в гражданской жизни к ярости по отношению к соперникам. Переполняющий нас праведный гнев дает ощущение заботы о родине, а культурная война предстает борьбой, которая придает жизни смысл.
Политика подавляет все. Церкви, университеты, спорт, поп-культура, здравоохранение – все охватила череда сражений, которые на самом деле представляют собой просто одну большую войну республиканцев против демократов. Раньше протестантизм был верой, сегодня это прежде всего политическое самосознание. Гуманитарные факультеты ВУЗов раньше занимались изучением литературы и истории, чтобы проникнуть в человеческое сердце и разум. Теперь же кажется, что они заняты исключительно политикой и репрессивными системами, выстроенными вокруг расы, класса и пола. Ночные комедийные шоу превратились в политические митинги. Во время пандемии сотни тысяч американцев погибли, потому что рассматривали вирус сквозь призму политической борьбы.
Это не политика в том смысле, в каком ее обычно понимают. В психически здоровых обществах люди спорят о политике распределения: насколько высокими должны быть налоги? Сколько денег должно выделяться на социальные программы для бедных и пожилых? С политики перераспределения мы переключились на политику признания. Политические движения подпитываются негодованием и ощущением, что общество нас не уважает и не признает. Политические деятели и представители СМИ разыгрывают драмы, в которых одна сторона получает эмоциональное оправдание, а другую стыдят. Человек, практикующий политику признания, стремится не получать ресурсы для себя и ближних, а восхищаться самим собой. С помощью политики он безуспешно пытается заполнить пустоту в душе.
Политика признания не дает общности и связей – уж точно не в такой системе, как та, которую мы имеем сегодня и которая погрязла в структурном кризисе. Люди становятся приверженцами какой-либо группы в поисках чувства принадлежности, но в итоге превращаются в одинокую толпу враждебно настроенных изолянтов, подчиняющихся одним и тем же господствующим идеологическим догмам и установкам.
Те, кто хочет, чтобы политика была главным источником смысла их жизни, требуют невозможного. Стремление избежать печали, одиночества и аномии с помощью политики приводит лишь к тому, что ваш мир переполняется страхом и яростью вкупе с садистским стремлением к господству. Покинув моральный вакуум, ты подпадаешь под разрушительное воздействие нравственной войны. Политика признания не приводит к созданию счастливого общества. Когда в 2022 году в рамках Общего социального опроса (General Social Survey, GSS) американцев попросили оценить уровень счастья, 20% респондентов выбрали вариант "очень низкий" – против 8% в 1990-м.
Изучив историю демократий со времен Древней Греции, отцы-основатели убедились в их хрупкости. Когда личная добродетель терпит крах, рушится и конституционный порядок. Спустя десятки лет более 74 миллионов американцев сочли Дональда Трампа достаточно нравственным человеком, чтобы встать во главе страны.
Но даже в самые мрачные времена случаются проблески обновления. В 2018 году вышел документальный фильм "Будешь моим соседом?" (Won’t You Be My Neighbor?), в котором главный герой Фред Роджерс поражает простотой и добротой: незначительные проявления великодушия и уязвимости, уважение к детям, граничащее с благоговением. Люди в кинотеатрах плакали, не стесняясь – таким трогательным показались им проявления бесконечной доброты в эпоху конфликтов и угроз.
Летом 2020 года состоялась премьера сериала "Тед Лассо" о футбольном тренере. Описывая свои цели, главный герой упоминает не жажду выигрывать чемпионаты. "Для меня успех – это не победы и поражения. Речь о том, чтобы помочь этим ребятам стать лучше как на поле, так и за его пределами", – говорит он.
Вот вам описание нравственного становления в двух предложениях. "Тед Лассо" рассказывает об искреннем, жизнерадостном и добром человеке, который попадает в мир, полный цинизма, безнравственности и склонности к манипуляциям. Но даже несмотря на собственные проблемы, он предлагает окружающим возможность научиться проявлять милосердие, противостоять собственным слабостям и страхам, а также лояльнее и мудрее относиться друг к другу. В условиях карантина и политической вражды этот сериал стал культурным ориентиром и самым просматриваемым шоу на Apple TV+.
Даже сейчас, когда общественная жизнь лишилась всякой нравственности, люди все еще хотят чувствовать себя достойными уважения и нуждаются в ощущении, что их жизнь имеет какую-то моральную цель и смысл. Они до сих пор стремятся построить общество, в котором хорошим быть легче. Итак, стоящие перед нами вопросы довольно просты: как построить подходящие для XXI века институты для нравственного становления? Как создать культуру, которая поможет людям становиться лучше?
На ум тут же приходят несколько настоятельных потребностей.
Современное видение того, как формируется характер. Старомодные модели формирования характера были чересчур гендерно-дифференцированными. Предполагалось, что мужчины должны проявлять железную силу воли, которая помогает достичь самообладания над неуправляемыми страстями. Женщины должны были замкнуться в аристократичности, чтобы не позволить дурному влиянию и низменным желаниям развратить себя. Сегодня эти формулы устарели.
Лучший современный подход к формированию характера описан в книге Айрис Мердок (Iris Murdoch) "Суверенитет добра". Мердок пишет, что "ничто в жизни не имеет ценности, кроме стремления к добродетели". Для нее нравственная жизнь определяется не только великими мужеством и альтруизмом. Ее должны постоянно сопровождать внимательное отношение к людям в сложных ситуациях повседневности, а важнейшим этическим поступком является проявление "справедливого и полного любви" внимания к другим.
Обычно, утверждает автор, мы смотрим на мир эгоцентричным, своекорыстными взглядом. Мы видим и судим людей так, чтобы удовлетворить собственное эго. Мы принижаем, создаем стереотипы и игнорируем, превращая окружающих во второстепенных персонажей нашей собственной всепоглощающей личной драмы. А нравственно растем мы, по ее мнению, когда учимся видеть чужие души и окружать их таким терпеливым, заботливым вниманием, которое позволит всякому чувствовать себя замеченным, услышанным и понятым. Этим вниманием мы как бы спрашиваем: "Через что тебе приходится проходить?" и не игнорируем ответ.
Я становлюсь лучше благодаря интересу к окружающим и умению смотреть на мир с их точки зрения. Когда я научусь относиться к вам с терпением и любовью, то начну хорошо с вами обращаться. Мердок заключает, что мы способны "расти, наблюдая".
Обязательные курсы социальной коммуникации. Предложенная Мердок формула становления характера основана на простом проявлении внимания: хорошо ли я к вам отношусь? Она также подчеркивает, что характер формируется и проявляется по мере того, как мы учимся заботливо относиться к другим. Здесь требуется не только доброе сердце, но и социальные навыки: умение слушать, уважительно не соглашаться, просить прощения и прощать самому, терпеливо выстраивать дружбу, поддерживать скорбящего и угнетенного, быть хорошим собеседником.
Это лишь некоторые из важнейших навыков, которыми может обладать человек. И все же почему-то мы им не учимся. Школы годами прививают ученикам профессиональные навыки, но не предлагают рекомендаций о том, как быть порядочным человеком в повседневной жизни. Если мы хотим построить достойное общество, начальные и средние школы должны требовать от учащихся прохождения специализированных курсов, подготавливая их таким образом к жизни бок о бок друг с другом. Мы могли бы учредить курсы, на которых учили бы, как быть хорошим слушателем или как завязать дружбу. Покойная философ-феминистка Нел Ноддингс (Nel Noddings) разработала об этом целую педагогику.
Новая программа профилирующих дисциплин. Все больше колледжей и университетов предлагают курсы по вопросам правильного образа жизни. В Йельском университете он называется "Жизнь, которую стоит прожить". В Университете Нотр-Дам – "Бог и хорошая жизнь". Подобная программа-факультатив для первокурсников в Университете Вальпараисо, штат Индиана, предполагает не просто проведение официальных дебатов по идеям, почерпнутым из книг серии "Академического чтения", но и постановку по ним музыкальных программ. Многие из этих курсов хоть и не дают студентам готовой формулы, но знакомят их с некоторыми почитаемыми традициями: например, буддизмом, иудео-христианством и рационализмом эпохи Просвещения. Студенты изучают мыслителей, которые посвятили проблемам нравственности не один труд, включая Аристотеля, Десмонда Туту (Desmond Tutu) и Марту Нуссбаум (to Martha Nussbaum). Они приводят множество примеров того, как жить правильно, и ставят перед собой важные жизненные вопросы: чего жаждет ваша душа? Перед кем вы несете ответственность? Каковы ваши моральные обязательства? Что нужно для придания жизни осмысленности? Что значит быть хорошим человеком в современном мире? Какими центральными вопросами касаемо новых технологий и человеческой жизни необходимо заниматься?
Эти вопросы вступают в противоречие с духом современных университетов, основывающем на специализации и передаче профессиональных и технических знаний. Но эти курсы важнее всего, что может предложить колледж. Их не следует оставлять на задворках науки, их нужно делать частью обязательной учебной программы.
Отношения между представителями разных поколений. Мы проводим бо́льшую часть жизни по логике меритократии: жизнь – это индивидуальное восхождение к успеху. То есть речь идет о преследовании личных интересов.
У каждого должно быть по крайней мере два периода в жизни, когда он сможет взять творческий отпуск и пожить по альтернативной логике: чтобы получать, нужно отдавать. Растворитесь в общем деле, чтобы найти себя. Самые глубокие человеческие отношения основаны на взаимной заботе. (Очевидной моделью, по крайней мере, в некоторых аспектах является культура армии США, которая ставит во главу угла честь, службу, самоотверженность и характер ради цели, более важной, чем каждый отдельно взятый солдат, объединяет американцев разных возрастов и происхождения и помогает создать прочные социальные связи.)
Эти "творческие отпуска" могут приходиться на конец учебного и производственного года. Программы общенациональной службы могли бы объединить молодых и пожилых людей для удовлетворения потребностей общества. Они позволили бы принять ориентированный на других образ жизни и выработать практические моральные привычки сотрудничества с теми, кто на вас не похож; действий в случае медленного течения прогресса; выполнения великодушной и тяжелой работы.
Моральные организации. Большинство организаций преследуют два ряда целей: моральные и инструментальные. Больницы лечат больных, а также хотят заработать денег. Газеты и журналы информируют общественность, а также хотят набрать просмотров. Юридические фирмы защищают клиентов, а также хотят максимально увеличить количество тарифицируемых часов работы. Некоммерческие организации стремятся служить общественному благу, но весте с тем и изыскивать денежные средства.
В нашем обществе коммерческие и потребительские цели, как правило, затмевают моральные. Больничная администрация давит на врачей, заставляя принимать как можно больше пациентов, чтобы заработать. Журналисты, чтобы попасть в списки самых читаемых, пишут статьи, подтверждающие предубеждения читателей. Целые компании переходят к оптимизационному мышлению, при котором главным приоритетом становится увеличение производительности и эффективности.
Нравственное обновление не наступит до тех пор, пока у нас не появятся заслуживающие доверия лидеры, которые четко и громко заявят по обоим направлениям целей. Финансовый рост вполне может идти рука об руку с уважительным отношением друг к другу. Можно отказаться от некоторых финансовых выгод, чтобы с максимальной пользой послужить высочайшей миссии.
В начале карьеры мне довелось работать с ведущим программы PBS NewsHour Джимом Лерером (Jim Lehrer). Каждый день с помощью незначительных жестов он давал понять, какое поведение ценится, а какое неприемлемо. Таким изощренным способом он установил набор норм и практик, которые действуют до сих пор. Вместе с другими ему удалось создать прочный и последовательный моральный климат, которому следовало большинство работавших там людей.
Политика как нравственное предприятие. По миру бродит призрак давней разновидности духовного распада. Авторитарные лидеры вроде Дональда Трампа, Владимира Путина и Си Цзиньпина воплощают своего рода безнравственный реализм. Они демонстрируют образ мысли, согласно которому мир представляется порочным местом, где живут по волчьим законам. Жизнь – это состязание за захват всего возможного. Сила – вот что важно. Мораль – это роскошь, которую мы не можем себе позволить, или просто обман, который элиты используют для маскировки собственной жажды власти. Стало нормальным избирать лжецов, коррупционеров и циников, если это выгодно большинству. Цель оправдывает средства.
Те же из нас, кто выступает против диктаторов, поддерживают философию морального реализма. Да, люди эгоистичны, и жизнь бывает сурова. Но цивилизации веками устанавливают правила и кодексы для развития сотрудничества, укрепления доверия и улучшения положения граждан. Сюда относятся личные моральные принципы, позволяющие нам хорошо относиться к ближнему, этические нормы, помогающие предотвращать коррупцию, а также правила либерального миропорядка, дарующие странам мир и безопасность в пределах собственных границ.
Моральные реалисты борются за защиту и модернизацию этих правил и стандартов – сухожилий цивилизации. Их идеология зиждется на определенном кодексе чести. Характер – это судьба. Мы можем избирать либо тех, кто пытается воплотить самые строжайшие критерии честности, доброты и неподкупности, либо тех, кто эти стандарты разрушает. Управление государством – это управление душами. Законы, которые мы принимаем, формируют нашу человечность. Мы можем структурировать налоговый кодекс таким образом, чтобы побудить людей быть либо предприимчивыми и экономными, либо коварными и расточительными. Демократия – это система, которая наилучшим образом укрепляет достоинство личности. Демократические режимы доверяют власть народу и пытаются сформировать общество таким образом, чтобы оно несло ответственность за это доверие. Авторитарные же режимы жаждут такого мира, в котором сильным дозволено все, а удел слабых – страдать.
Понятно, почему люди не хотят нравоучительствовать на публике. Многие из тех, кто так поступает, – самодовольные ханжи и отъявленные лицемеры. И это лишь вершина айсберга. Но здоровый нравственный климат не возникает на пустом месте. Его должны взращивать и холить те, кто мыслит и изъясняется моральными понятиями, пытается моделировать и прививать этичное поведение, понимает необходимость создания высоконравственных сообществ, потому что сам по себе любой человек эгоистичен и ущербен. Нравственное становление любит скромность. Людям нужно прививать такие навыки и привычки, которые помогут им быть внимательнее к другим в сложных жизненных ситуациях. Людей нужно научить вести себя так, чтобы другие чувствовали себя рядом с ними сопричастными, настоящими и достойными уважения. Сейчас нам до этого очень далеко – мы относимся к окружающим так, что вызываем у них лишь грусть, одиночество и недобрые помыслы.
Дэвид Брукс – колумнист в The Atlantic и автор готовящейся к выходу книги "Как узнать человека" (How to Know a Person: The Art of Seeing Others Deeply and Being Deeply Seen).
